Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
связью с историей нацизма. Сам диагноз «аутистической психопатии» Аспергера возник из ценностей и институтов Третьего рейха. Третий рейх был режимом, одержимым сортировкой населения по категориям, каталогизируя людей по расе, политике, религии, сексуальности, преступности, наследственности и биологическим дефектам. Затем эти ярлыки стали основой преследования и уничтожения отдельных людей. Нацистская евгеника была направлена на то, чтобы переопределить и каталогизировать состояние человека. Особое внимание при этом уделялось разуму. Врачи, жившие во времена нацизма, дали названия, по меньшей мере, тридцати неврологических и психиатрических диагнозов, которые всё ещё используются сегодняшней медициной. Нейропсихиатры сыграли значительную роль в медицинской чистке общества, в развитии принудительной стерилизации, экспериментах на людях и убийств тех, кого считали «инвалидами».
Нацистская психиатрия стала тоталитарным подходом к наблюдению и лечению детей. Чтобы исследовать не только отдельные симптомы, но характер ребенка полностью, психиатру требовалось полное знание о его поведении и личности. Это означало тотальное наблюдение, при котором отмечались и фиксировались даже самые лёгкие отклонения в поведении, что, в свою очередь, расширяло возможности для постановки новых диагнозов.
Что именно диагностировалось? В кругах Г. Аспергера «правильная» раса и физиология были необходимы для вступления в национальное сообщество (Volksgemeinschaft). Но также требовался и «дух сообщества». Нужно было верить и вести себя в унисон с группой. Жизнеспособность немецкого народа зависела от способности отдельных людей чувствовать этот «дух» и этот «унисон». Коллективные эмоции стали частью нацистской евгеники. В связи с этими потребностями, Г. Аспергер и его коллеги разработали термин ‘Gemut’. Этот термин первоначально означал «душу» (в XVIII веке), а в нацистской детской психиатрии стал обозначать метафизическую способность к социальным связям. Нацистские психиатры начали диагностировать детей, у которых, по их словам, был плохой ‘Gemut’, которые создавали более слабые социальные связи и не соответствовали коллективистским ожиданиям. Они создали ряд диагнозов, подобных аутизму, таких как, например, “gemutsarm” [ «отсутствие Гемута»] задолго до того, как Г. Аспергер описал аутистическую психопатию в 1944 году, которую он тоже изначально определял как дефект Gemut’а.
Таким образом, диагноз аутизма не возник полностью сформированным, sui generis, но появлялся постепенно, формируемый ценностями и взаимодействиями областей психиатрии, государства и общества. Нечёткая терминология позволяла легко преодолеть различия между социальными и медицинскими проблемами. Такие ярлыки, как «пренебрежение», «угроза», «асоциальность» или «трудности в обучении», охватывали целый ряд самых разных проблем. Ребёнок может быть болен, он плохо себя ведёт, плохо воспитан, имеет когнитивные нарушения или просто беден. «Отсутствие общественной компетентности» стало социально-медицинским заболеванием. Эти ярлыки также имели серьёзные практические последствия. Социальные работники использовали их в качестве названий в своих графиках и отчётах, при оформлении истории болезней, постановке и формулировке диагнозов.
Важнейший вклад в эти работы по развитию ребёнка в этот период внёс «венский психоанализ». В Вене 1920–30-х годов было много пионеров психоанализа, таких как Август Айхорн, Шарлотта Бюлер, Хелен Дойч, Анна Фрейд, Гермина Хуг-Хельмут и Мелани Кляйн. Именно психоанализу принадлежит максима: истина – это то, что никак не связано с разумом!!! Истина всегда высказывается бессознательно. Совершенно в духе того пограничного положения аутизма – как связующего звена между гуманитарным и физическим знанием – психоанализ рассматривает личность как эффект от столкновения этих двух «материковых плит», только в последнем случае носящих название сознательного и бессознательного, соответственно.
Следует упомянуть и об отношении самого Г. Аспергера к нацизму и фашизму. Тут следует отметить его знакомство в 1934 году в Лейпциге с психологом и философом Людвигом Клагесом. Аспергеру понравился акцент Клагеса на эмоциях в противовес интеллектуализму. Именно этот акцент он позже признал центральным в своей собственной мысли. Клагес противопоставлял идею германской «души» более рациональному западному «разуму», и его работа стала важной для нацистской идеологии.
Мода на аутизм
Почему же тогда истории об аутизме стали так популярны именно сегодня, хотя ещё четверть века назад их практически не существовало? Большинство историй датируются периодом не раньше 2000 года. Я. Хакинг по этому поводу отмечает, что идея о наличии у эпох «своих» патологий существует по крайней мере со времён книги Сьюзен Зонтаг «Болезнь как метафора» (1978). Одной из её тем было то, что у каждой эпохи есть своя болезнь, которая говорит одновременно нечто важное как об эпохе, так и о «её» болезни. Так, например, туберкулёз был культурным и моральным маркером XIX века. Рак (онкологию) Зонтаг выделила как патологию своего времени (1970-е годы). Позже Зонтаг применила аналогичные размышления к бедствию 1980-х годов в работе «СПИД и его метафоры» (1989). Сам Хакинг отмечает, что не следует ставить под сомнение реальность аутизма, так же как Зонтаг не сомневалась в реальности рака. Это говорит лишь о том, что повышенная осведомлённость об аутизме может отражать некоторые важные черты нашего времени.
Особое внимание при этом Хакинг уделяет тому, что он называет «преходящими психическими заболеваниями», под которыми он подразумевает «болезни, которые появляются в определённое время, в определённом месте, а затем исчезают». Более распространенный термин для таких «заболеваний» – «культуральные синдромы». Хакинг причисляет истерию к такого рода преходящим болезням, а также посвящает большую часть книги «Безумные путешественники: размышления о реальности временных психических заболеваний» (1998) культуральному синдрому «фугу». Он и ему подобные расстройства «проявляются только в определённое время и в определённых местах по причинам, которые, как мы можем только предполагать, связаны с культурой тех времён и мест»[21]. Дело не в том, что реальные люди не страдают от реальных симптомов; скорее, сущности этих болезней являются временными и случайными способами их группировки и обозначения. К ним, пусть и с осторожностью, Хакинг причисляет и аутизм.
Но сегодня речь идёт не только и, возможно, даже не столько об аутизме как синдроме эпохи, а о появлении целой «аутистической культуры» как отсылке к культурным явлениям с характеристиками автореферентности, которые существуют параллельно с описанными медициной симптомами. Недавние исследования аутизма выявили спорное, а иногда и противоречивое понимание «аутистического спектра», так что обозначилось разделение между теми, кто утверждает, что аутизм является генетическим расстройством (и впоследствии верит в возможность определённого, с медицинской точки зрения, лечения этого состояния), и теми, кто утверждает, что аутистическое состояние является на самом деле «эффектом» эволюции человеческого вида.
В последнем случае речь идет даже о популяризации аутизма, моде на аутизм, превращении его в норму, более того, в нечто престижное и манящее, притягательное в своей загадочности и гениальности. Обычно при слове «аутист» мы представляем высокообразованного мужчину, который может целеустремлённо сосредоточиться на определённой цели в ущерб своей заботе о других людях. Этот мужчина может быть выдающимся учёным
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
