не спешил комментировать, дал обдумать ответ всем.
— Скучно? — обратился он к опытным летчикам. — Ясно, что этот метод даст положительные результаты в стрельбе лишь при стабильном угле пикирования, так сказать, при идеальных условиях полигона. Нам же учиться бою. Но важно сейчас, что лейтенант Малышев ищет себя, находит свой «конец». Вот что важно. Садитесь, Малышев. Сейчас мы с вами, товарищи, еще раз мысленно «поднимем» карту района предстоящих действий.
— Врезал мне майор Углов, — шепнул Сергею Виктор. — Что молчишь? Врезал за дело и по всем правилам. Только так.
«Только так» — любимое выражение майора Углова.
* * *
Сергею помнится тот день до мельчайших подробностей. Когда лейтенанты узнали, что будут участвовать в полетах с боевой стрельбой, то, откровенно признаться, не поверили. Хочется, конечно, до чертиков, но не рано ли? За плечами чуть больше полугода самостоятельных полетов на сверхзвуковых истребителях.
Сомневаться долго не пришлось. План подготовки к предстоящим полетам на боевое применение, оказывается, уже составлен, утвержден. И доведен. Эскадрилья приступила к интенсивным тренировкам на земле и в воздухе.
Нагрузки, нагрузки, нагрузки. Полеты под «шторкой», когда ведешь свой ракетоносец в закрытой от света кабине только по приборам, маршрутные полеты, учебные перехваты на заданном рубеже. А на земле — детальный разбор каждого элемента, каждой ошибки.
И снова полеты. Нет, это было далеко не натаскиванием. Им, лейтенантам, доверяли и спрашивали по самому строгому счету. Так воспринимал это Сергей. Несколько раз он поднимался в воздух на «спарке» с майором Угловым — командиром эскадрильи. Задания почти одинаковые, но каждый такой вылет — как небо от земли. Вчера Углов преподал Сергею урок внезапности, сегодня перебрал с ним всю цепь предстоящего «боя».
Странное дело, чем глубже подготовка, тем больше волнение. Сергей с завистью смотрел на Виктора — тот, как всегда, у себя в руках, невозмутим.
— Дрейфишь? — спросил он как-то Сергея.
— Ага.
— А я нисколечко. Только не спрашивай, почему. — Вздохнул: — Впрочем, сам скажу. Да потому, что промажу. Такое паскудное чувство.
«Вот тебе и невозмутим!» — подумал Сергей. А Виктору, чувствовалось, нужно было выговориться:
— Первой ракетой! Понимаешь, второго захода у нас не будет. Ну как здесь не волноваться? Я вот завидую тебе.
— А я завидовал тебе. По твоему лицу и не догадаешься, что пасуешь.
— Первой ракетой, — не слушал его Виктор. — Тут расчет должен быть максимально точным. Слушай, пошли еще раз в класс…
И наступил этот день. Получены от инструкторов последние указания.
— Сделайте все, как учили вас в учебных перехватах, — сказал майор Углов.
Легко сказать — сделайте! Ведь все, что постигнуто за столько времени, должно сконцентрироваться в одном полете, войти, словно в обойму, в какую-то минуту, в миг.
Сергей стоял рядом с Виктором в ожидании команды на вылет. Небо над аэродромом — глубокое, безоблачное. Только по его краям висела плотная кучевка — примета надвигающейся осени.
Дрожала бетонка от работающих двигателей. В воздух уходили первоклассные летчики. Лейтенантам лететь «крайними».
Волнение отпустило. Нет, не так — оно просто отступило куда-то на задний план. Сергей взглянул на Виктора. Похоже, и с ним — то же самое.
Команда.
— И наш черед, да будет сталь крепка! — пропел Виктор, надевая гермошлем.
— Всем запуск! — звучит по радио.
Техник самолета Анатолий Федоров, закрывая фонарь кабины, крикнул Сергею: «Ни пуха!» И вот уже форсаж несет его по бетонке вперед, в небо, к далекому полигону.
— Тридцать девятый, курс отхода — 80 градусов, высота… — следует неторопливая команда с земли офицера боевого управления.
В наборе высоты к Сергею подстраивается Ясиновский. До полигона им идти парой.
Кружит большая стрелка высотомера, лишь минутная словно бы припаяна к циферблату.
— Тридцать девятый, вправо на курс 105! Тридцать первому следовать прежним, с набором высоты, — вносит первую коррективу земля. Значит, близко.
Сергей закладывает правый крен, осматривается.
— На боевом! — уверенно наводит земля.
Сергей включает автоматы защиты сети контрольно-записывающей аппаратуры, последние переключатели. Внимательно анализирует информацию офицера боевого управления о воздушной обстановке.
— Все понял. К работе готов, — дает ответное.
На экране бортового прицела начинает высвечиваться метка цели. Опознав ее, Сергей тут же докладывает на командный пункт.
— Тридцать девятый, цель ваша, работу разрешаю.
Руки Сергея автоматически проводят нужные операции. Сам же он — весь внимание.
Самолет «противника» в захвате. Еще сближение, еще… Вот уже сами ракеты выдали сигнал о готовности к пуску: «Видим!» Сергей вводит прицельную отметку в «перекрестие», отсчитывает секунды и нажимает боевую кнопку. Самолет вздрогнул. Пошла!
— Пуск произвел!
Ракета быстро «глотает» расстояние до мишени. Сергей выводит самолет из атаки и в левом углу фонаря замечает всплеск пламени. Попадание! Он берет обратный курс. Все идет хорошо, и ему хочется петь.
В шлемофоне послышалось:
— Тридцать первый, пуск произвел.
Это Виктор. Как он там?
И на аэродроме, лишь откинули фонарь кабины, первый вопрос — о нем.
— Ясиновский? Тоже отлично.
* * *
Грубая ошибка… Пожалуй, нет ничего тяжелее для летчика, техника двух этих коротких слов. Ее не сотрешь мокрой тряпкой с доски, не исправишь в тетрадке. Это уже даже не предпосылка к летному происшествию, а явный шаг к катастрофе.
— Сегодня старший лейтенант Суровцев совершил грубую ошибку, — сказал, войдя в класс, майор Углов.
Притихли. Все вопросительно посмотрели на Суровцева. В его глазах тоже читалось недоумение.
— Поясняю, — продолжил комэск. — Летчик Суровцев в грубом тоне разговаривал с техником самолета лейтенантом Стариковым. Он и раньше получал замечания за неуважительное, больше того, пренебрежительное отношение к специалистам наземных служб. Но сегодня… Разумеется, душевную черствость, невнимательность другому человеку не пристегнешь к ошибке в технике пилотирования. Руководитель полетов не запишет ее в журнал замечаний. Но если подойти дифференцированно, то подобные категории человеческих взаимоотношений можно смело отнести в разряд грубых летных ошибок. Только так.
— Товарищ старший лейтенант, — обратился он к Суровцеву. — Объявляю вам строгий выговор и настоятельно советую извиниться перед лейтенантом Стариковым. Думаю, коммунистам эскадрильи следует обратить свое внимание на микроклимат в коллективе. Ставлю в пример экипаж лейтенанта Касатова.
Экипаж. Уважение к нему не сравнишь ни с чем. Даже с уважением к Виктору. К майору Углову. Тут совершенно другое дело.
Когда после полета Сергей подруливает к колонкам центральной заправочной и видит, как со всех сторон спешат к его машине техники, механики, начальники групп, то невольно поднимается в душе теплое чувство благодарности к этим людям за их труд. Задолго до того как он, Сергей, поднимется в воздух, они уже живут предстоящими полетами, словно добрые Айболиты, выстукивают, выслушивают самолеты, убеждаются в их исправности, а если нужно, то и «лечат».
И все же ближе всех к его машине — экипаж. Главным дирижером тут техник. Вот
