— Прекрасная идея. Тебе же лучше будет…
В глубинах сумки Одри зазвонил мобильник. Джин воспользовалась этой передышкой, чтобы убрать посуду с кофейного столика.
Когда хозяйка вернулась в гостиную, Одри рявкала в трубку:
— Что это значит? Насколько плохо? (Джин с тревогой посмотрела на подругу.) Ладно, давайте адрес. — Одри нацарапала что-то на обороте чековой книжки. — Выезжаю. — Она спрятала телефон в сумку. — Мне надо идти. Джоел потерял сознание в суде. Его отвезли в больницу в Бруклине.
— Ох! — Джин потерла ладонью лоб. — Я могу чем-нибудь помочь? Мне поехать с тобой?
— Брось, что за глупости. — И, словно демонстрируя, насколько хорошо она владеет собой, Одри взяла чашку, допила остатки чая и лишь затем направилась в прихожую.
— Позвони, когда выяснишь, что с ним, — попросила Джин, провожая подругу.
— Разумеется.
— И обязательно позвони, если что-нибудь понадобится. Я дома весь день. — Джин подала подруге пальто, отперла дверь.
На полпути к лифту Одри обернулась:
— Так ты не забудешь насчет Ленни?
— Нет, нет, не забуду, — с жаром заверила Джин. — Поговорю с Дариусом сегодня же.
Вынудив таксиста несколько раз нарушить правила, регулирующие левые повороты, Одри умудрилась добраться до лонг-айлендской больницы в Коббл-Хилл менее чем за сорок минут. В комнате для посетителей отделения интенсивной терапии не было никого, кроме Кейт, девочки на побегушках адвоката Литвинова.
— Ну, рассказывайте! — потребовала Одри, и Кейт принялась подробно описывать все, что происходило в зале суда. — Отлично, голубушка, замечательно, — не вытерпела Одри, — но полицейский протокол меня не интересует. Что говорят врачи?
Кейт прикрыла рот рукой:
— Ой, я думала, вам сказали. Они полагают, что у Джоела удар…
— Удар?!
— Ну, так сказал доктор из «скорой». Больше я ни с кем не разговаривала. Сюда должен подойти лечащий врач, и он нам все объяснит.
Одри опустилась в кресло. Стены в комнате для посетителей, побеленные в особой губчатой технике, казались шероховатыми. Над диваном, где сидела Кейт, висели гравюры с морскими сюжетами: шхуны без признаков экипажа на стеклянной поверхности моря. Журнальный столик в углу был доверху завален старыми номерами журналов «Американский бизнес» и «Американский ребенок».
— Настоящая свалка отходов, — резюмировала Одри, доставая мобильник.
Кейт с извиняющимся видом указала на объявление: «Спасибо, что не пользуетесь мобильными телефонами в отделении интенсивной терапии».
— Ч-черт. — Поразмыслив, стоит ли подчиняться запрету, Одри встала. — Ладно, спущусь вниз. А вы пока приглядите за моей сумкой и найдите меня, если что-нибудь случится.
На крыльце больницы она вынула из кармана пачку сигарет и подошла к человеку, стоявшему у колонны:
— Не найдется зажигалки?
— Нет, — ответил он тоном некурящего праведника.
Кто-то положил руку на плечо Одри. Она обернулась: высокая чернокожая женщина в тюрбане протягивала ей зажигалку. Женщина внимательно наблюдала, как Одри закуривает, а когда Одри возвращала ей зажигалку, сделала отрицательный жест рукой:
— Оставьте себе.
— Нет, все в порядке, — возразила Одри. — Это ни к чему.
— Оставьте, — улыбнулась женщина. — У меня есть запасная.
Одри подозрительно взглянула на нее. Она всегда фамильярничает с незнакомыми людьми? Или она из тех «повидавших на своем веку» дамочек, которым не терпится поделиться нажитой мудростью? И то и другое чревато бестактными расспросами и ненужными откровениями. Одри передернуло.
— Ну, как хотите, — небрежно бросила она, опуская зажигалку в карман. — Спасибо.
Отойдя от чернокожей, она села на скамейку и начала звонить. Карла, ее старшая дочь, не ответила. Ленни и Роза тоже. Одри оставила каждому намеренно расплывчатое сообщение: «Хочу лишь сказать, что у папы проблемы. Позвони нам, когда сможешь». Затем набрала номер «Коалиции для бездомных» и предупредила, чтобы ее не ждали. Осталось связаться с матерью Джоела и сестрицей Джулией. Но Одри не чувствовала себя готовой прямо сейчас противостоять женским истерикам. Лучше перепоручить эти звонки детям. Спрятав телефон, она неподвижно сидела на скамейке, отмечая про себя оскорбительную нормальность всего, что происходит вокруг. Молодая мать везет ребенка в коляске. На другой стороне улицы из кабины припаркованного фургона доставки высовывается шофер и цедит какую-то скабрезность вслед проходящей мимо женщине… Гневно прищурившись, Одри потушила сигарету и вернулась в больницу.
Выйдя из лифта на пятом этаже, она заметила в конце коридора Дэниела Левенталя, молодого коллегу Джоела, увлеченно беседовавшего с медсестрой. Мятые концы рубашки выбивались из брюк, а пиджак был накинут на плечи с беспечным шиком детектива из телесериалов. Медсестра смотрела на Дэниела с тем же тихим обожанием, с каким Девы-матери разглядывают своих не по возрасту крупных младенцев Иисусов на полотнах эпохи Возрождения.
Губы Одри скривились в сардонической усмешке. В присутствии Дэниела женщины легко теряли человеческий облик. Как ему это удавалось, Одри не могла взять в толк. Она просто признавала факт его привлекательности, как признавала существование силы гравитации, с наибольшей вероятностью объяснявшей многие явления природы, которые иначе остались бы загадкой, — но, по ее мнению, Дэниел был совершенно неинтересной особью. Она находила его фальшивым и ребячливым, льстивым, эгоистичным и безусловно несерьезным. И если бы не каноническое преклонение перед массами, Одри сказала бы, что ему самое место в массовке.
Дэниел глянул в ее сторону, но и виду не подал, что заметил миссис Литвинов, пока она не подошла к нему вплотную.
— Одри! — воскликнул он, притворяясь, будто трепещет при ее внезапном появлении.
Этот дармовой спектакль вызвал у нее усталый вздох. Дэниел мастерски умел подкалывать людей, сохраняя невинное выражение лица. Осмелься он в открытую проявить неуважение, Одри без труда размазала бы его по стенке, но Дэниел был слишком изворотлив. Удары он наносил только исподтишка, прикрываясь маской церемонной вежливости. Она уже собиралась съязвить в ответ, но Дэниел ее опередил:
— Простите, Одри, чуть позже, ладно? У нас тут очень важный разговор. — Сверкнув улыбкой, он повернулся к ней спиной и возобновил беседу с медсестрой.
Одри постояла секунду, дивясь такой наглости, после чего двинула прочь, чеканя шаг. Что он себе позволяет, этот гаденыш! Они с Джоелом часто ругались из-за него. Одри обвиняла Дэниела в хамстве; Джоел упорно твердил, что ей «мерещится всякое», когда на самом деле его коллега — талантливый молодой адвокат и обладатель столь острого юридического ума, каким мало кто может похвастаться. Не раз и не два он даже намекал, что передаст Дэниелу свою практику, когда выйдет на пенсию. Одри отказывалась верить, что ее проницательный муж способен настолько ошибаться в людях, и заявляла, что Джоел держит около себя Дэниела только затем, чтобы блистать на его фоне. «Тщеславный старый пердун вроде тебя, — бушевала Одри, — будет скорее возиться с посредственностью, чем рискнет оказаться в тени поистине талантливого молодого парня».
