тяжелым, удушливым страхом. Вдохнув этот воздух я едва не закашлялась, но смогла сдержаться. Когда в глазах прояснилось, и я смогла разобрать не только цветовую гамму помещения, то мне стало плохо. Настолько, что уже было плевать на пялящихся охранников, ехидные смешки и характерные жесты. Здесь и сейчас я боролась с ужасом. Огромное помещение было разбито на секции. Некоторые представляли собой крутящиеся круглые подиумы, отделенные от прочих стеклом. Другие казались простыми столиками в окружении мягких диванчиков. Еще были просто кровати…разные кровати. Маркус спокойно и кажется довольно оглядел происходящее и двинулся к одному из столиков. Стоящий у сине-черной стены, он тонул в сумраке и был практически незаметен, тогда как другие места 'развлечений' еще и освещались дополнительно. Я шла лишь на рефлексах. Голова казалось наполнилась лишь криками и стонами.
— Стой за спиной. — я послушно встала за мягкой спинкой диванчика на который опустился хозяин. — Ни слова и ни звука. Без разрешения ни шагу.
Больше за последующие часы мне не было сказано ни слова. Молчаливые рабы в ошейниках и иногда чем-то вроде купальников, только очень открытых, поставили на стол выпивку и закуску. Я же стояла ни жива, ни мертва. Огромное желание свернуться в клубок блокировал ошейник, весьма сильно сдавивший шею. Я смотрела как в закрытых стеклянной стеной секциях медленно и планомерно издеваются над рабами. Кого-то били, резали, насиловали. Кого-то пытали…инструментами, руками, подручными средствами, вроде ножки стула…кто-то смеялся видя как пауки кусают безмолвную жертву, или жрут крысы. Кто-то стонал от удовольствия, видя как льется кровь из резаных и рваных ран. Кто-то просто извращенно насиловал своих жертв. Вскоре крики заполнили собой все. Я больше не видела ни лиц, ни движений, я могла только едва заметно вздрагивать от непрекращающегося ора. В глазах все расплылось. Стояла я лишь потому, что оперлась на стену.
— Отнесите ее наверх. Учтите, если хоть один синяк или царапина…поменяетесь местами с ними. — голос хозяина едва смог достичь моего разума. Наверное лишь тот факт, что я скоро перестану это слушать помог мне немного очнуться.
Кто и как нес меня в квартиру, я не помню. Не помню как очутилась в прохладе и тишине стен. Не помню как смогла заставить одеревеневшее тело двигаться. Очнулась я после того как едва не выплюнула легкие в приступе жуткого кашля. Оглядевшись, поняла, что сижу на кафеле пола в ванной, обнимаюсь с унитазом, в котором уже давно утонул мой ужин, и теперь меня просто сворачивают в узел спазмы рвоты, вот только в желудке давно ничего нет. Стоило очнуться и из глаз не просто покапало, полило. Тихо скуля, не дай боги, кто услышит, я свернулась клубком на холодном полу и ревела. От ужаса, отвращения, боли, обреченности…а еще от понимания, что Там мне теперь придется бывать вместе с Маркусом. И это заставляло скручиваться внутренности еще сильнее. Я смогла найти в своем прошлом положении какие-то положительные моменты, но теперь все это перечеркнуто. За что теперь цепляться, чтобы не сойти с ума? Что со мной вскоре будет? Ведь скорее всего когда-нибудь я окажусь в этом зале…или в одной из закрытых комнат, которые там тоже есть. Боги, спасите…пожалуйста.
* * *
Утром я очнулась в своей кровати. Вялая и обессиленная, я едва смогла соскрести себя с кровати, чтобы пойти на завтрак. Маркус довольный и едва ли не светящийся, сидел за столом с утренней чашкой кофе. Для меня приготовили стакан воды. Усмехнувшись взяла его дрогнувшей рукой и отпила. Через минуту отчаянной борьбы с собственным организмом, я смогла удержать этот несчастный глоток в себе. Выдохнув и вновь поднеся стакан к губам, обратила внимание на Маркуса. Он выглядел чересчур довольным.
— Скоро тебе предстоит выступить на пятом. — после этих слов стакан с водой разлетелся на осколки после встречи с полом, а я опрометью бросилась в ванную, где меня снова согнуло в жутком приступе тошноты. Через пятнадцать минут, когда я смогла успокоиться, вернулась в столовую. — У тебя есть три месяца для подготовки. Эту неделю ты досиживаешь без занятий, а потом будь добра не разочаруй меня.
— Мне еще придется туда спускаться? — хриплый скрежет вместо сорванного голоса.
— Конечно. — легко и просто говорит Маркус, после чего во мне обрывается последняя ниточка еще как-то держащая меня на плаву в этом проклятом болоте. — Отдыхай, пока есть возможность.
Он ушел, а я так и сидела за столом. Мучительно больно, где-то глубоко внутри умирала я. Я, что была когда-то милым ребенком, что имела привычку улыбаться и смеяться, что умела постоять за себя, но никогда не могла обидеть более слабого. Умирала та открытая и светлая девочка, что когда-то поздним вечером встретила старого нищего, ставшего ей добрым дедушкой. Крик собственной души был гораздо страшнее, чем все слышанные этой ночью. Свет что всегда был виден, куда бы я ни шла, который помогал справляться с трудностями, этот свет мерк и исчезал.
— НЕТ!!! — мой крик, совершенно непроизвольно сорвавшийся с губ, эхом пронесся по квартире и вернулся ко мне, лежащей на полу, свернувшейся в клубок и прижимающей сцепленные в замок руки к груди. Маленькая искорка света, все что осталось от прежнего огня. Трепетная, беззащитная, одинокая, прямо как я. — Не отдам! Никому не отдам… — тихий хрип моего голоса набатом отдавался в голове.
Я потеряла все, но хоть эту искорку я должна защитить. Не смогла помочь другим и себе, так хоть ее в обиду не дам. Спрячу. Во Тьме, что заполнила место души моей. Она не зла, она спрячет в себе маленькую искорку. Не даст ей угаснуть, не даст другим ее потушить, убьет любого, кто посмеет покуситься. Тьма она могущественна…и великодушна. Теперь это будет моя Тьма! Мой доспех и оружие, смертоносное и беспощадное.
— Да будет так.
* * *
Темнота поглотила огромное пространство. Погасли софиты освещавшие темные стороны человеческой натуры. Искра вспыхнула у дальней от входа стены, чтобы осветить небольшую сцену и застывшую на ней хрупкую фигурку. Короткие черные шортики и лента ткани на груди резко контрастировали с белоснежной кожей неподвижной девушки. Лицо застывшее холодной маской с закрытыми глазами. Огненные волосы свободной волной рассыпавшиеся по плечам и спине. Тонкие пальцы трепетно сжимают два черных нераскрытых веера. Раскат грома прерывает повисшую тишину. Медленно поднимаются веки, открывая поразительной красоты светящиеся потусторонним
