затем, после бегства из Тушина в Калугу, “стал злейшим врагом немцев” (стр. 163). Это выразилось в том, что если вначале немцы получили от Лжедимитрия II “превосходные поместья” “за верную службу” (стр. 168), то затем Лжедимитрий “отнял у немцев все их поместья, потом он забрал у них дома и дворы со всем, что в них там было..., он запретил нам даже наше богослужение, и мы, бедные люди, пребывали в это время в немалой скорби и тревоге” (стр. 163).
Надо сказать, однако, что Буссов даже в столь мрачной обстановке сумел если и не полностью избежать всех бед и напастей, обрушившихся на головы бедных немцев, то во всяком случае сохранил и жизнь и даже какую-то часть имущества. В этом отношении чрезвычайно показательна выразительная деталь в длинном рассказе-повести о 52 козельских немцах, спасенных летом 1610 г. пастором Мартином Бером от казни, которой их собирался предать Лжедимитрий II, по обвинению в намерении сдать Козельск польскому королю.
Рассказав о том, что немцы, доставленные из Козельска в Калугу, ожидали решения своей участи, в то время как Мартин Бер через Марину Мнишек добивался их помилования, Буссов продолжает: “И вот, когда немцы в глубокой печали собрались у меня дома и каждый готовился к исповеди, отпущению грехов и причастию, пришел старший каморник царицы с радостной вестью и сказал, чтобы мы больше не грустили, а радовались, ибо царский гнев утих, царица добилась для нас помилования...” (стр. 171).
Итак, “дом” Буссова в Калуге оказывается не только местом, собирающим всех немцев, но и своего рода центром, откуда велись сношения с Мариной Мнишек и куда является доверенное лицо Марины, ее “старший каморник”, с сообщением о помиловании немцев, — по-видимому, тот же Юрген Кребсберг, немец “родом из Померании”, “самый преданный каморник царицы”, который фигурирует в рассказе Буссова о бегстве Марины из Дмитрова в Калугу (стр. 164).
Если к этому добавить, что в числе “козельских немцев” Буссов называет “ротмистра Давида Гильбертса, прапорщика Томаса Морица и двух дворян из Лифляндии, Иоганна фон Рейнина и Рейнгольда Энгельгардта” (стр. 169), то и роль, которую играл “дом” Буссова для немцев, находившихся у Лжедимитрия II, и положение, занимаемое хозяином этого “дома” в Калуге, должны быть охарактеризованы как весьма видные и прочные. А переезд, после истории с козельскими немцами, Мартина Бера из Козельска в Калугу (стр. 173) несомненно еще более укрепил положение Буссова (тестя Мартина Бера).
Буссов прожил в Калуге до 1611 г., когда он уехал оттуда в лагерь короля Сигизмунда III под Смоленск. В разделах своей Хроники, посвященных событиям 1614 г., Буссов ничего не говорит ни о причинах и обстоятельствах, побудивших его уехать из Калуги, ни о самом факте отъезда под Смоленск. Ничего нельзя извлечь оттуда и для выяснения того, чем занимался Буссов в последний год своего пребывания в Калуге.
Об отъезде Буссова из Калуги говорится в автобиографической приписке к помещенному в конце главы VII — о смерти Лжедимитрия 1 — рассказу о том, как Марина Мнишек “потом”, находясь “в заключении”, предавалась горестным размышлениям о своей судьбе (стр. 129-130). Этот рассказ Буссов заканчивает благочестивыми пожеланиями об избавлении Марины “от всех ее горестей и несчастий, в которых я оставил ее позже, в 1611 г., в городе Калуге, направляясь в лагерь к его королевскому величеству королю Польскому и пр. под Смоленск” (стр. 130).
Итак, Буссов в 1611 г. уехал из Калуги в лагерь Сигизмунда III под Смоленск, оставив в Калуге Марину Мнишек среди горестей и несчастий. При всем лаконизме этого сообщения (совершенно в стиле Буссова!), оно представляет весьма большой интерес. Чтобы правильно понять и оценить его, необходимо знать обстановку, создавшуюся в Калуге в конце 1610— начале 1611 г.
Ни в дореволюционной историографии, ни в трудах советских историков положение в Калуге в этот период почти не освещается. Это сделало необходимым нижеследующий экскурс, посвященный Калуге.
Убийство Лжедимитрия II татарским князем Петром Урусовым во вторник 11 декабря 1610 г. вызвало взрыв борьбы в Калуге. По характеристике Нового летописца “взволновашася градом всем и татар побита всех, кои в Колуге были”[50].
Главной силой в этой борьбе был калужский “мир”, т. е. посадское население Калуги. Другой активной силой являлись находившиеся в Калуге донские казаки во главе с Заруцким. Наконец, важным политическим фактором в Калуге были “лутчие воровские люди” (по выражению выходцев из Калуги, см.: Расспросные речи выходцев из Калуги от 14 декабря 1611 г.)[51], т. е. верхушка окружения Лжедимитрия II во главе с тушинскими боярами — князем Григорием Шаховским и князем Дмитрием Трубецким.
Первоначально руководство событиями пытался взять в свои руки Заруцкий, опиравшийся на донских казаков, число которых доходило в Калуге до 1500[52]. По-видимому, именно Заруцкий руководил избиением казаками татарских “лутчих мурз” и разграблением их “дворов” в отместку за убийство Лжедимитрия II[53]. По польским источникам, донцы “объявили себя сторонниками царицы”, т. е. Марины Мнишек[54]. Это очень важное известие показывает, что план Заруцкого заключался в том, чтобы занять при Марине место Лжедимитрия и править от ее имени. Однако Заруцкому не удалось захватить власть. В Дневнике похода Сигизмунда III на Смоленск отмечается, что “Григорий Петрович Шаховской, бывший там (в Калуге, — И. С.) старшим воеводой, усмирил мятеж (tumult uiat) и защитил наших”[55]. Это означало поражение Заруцкого. Ситуация изменилась столь резко, что уже на другой день после убийства Лжедимитрия (“в середу ввечеру”) “хотел бежати из острогу Ивашко Зарутцкой, и его изымали миром, а из острогу не упустили”[56]. С этими показаниями калужских выходцев следует сопоставить сообщение Жолкевского о том, что калужские бояре, в том числе князь Дмитрий Трубецкой и князь Григорий Шаховской, “жену самозванца и всех ее слуг, родом поляков, взяли под бдительную стражу”[57].
Таким образом, можно думать, что как Заруцкий, так и Марина оказались если и не в тюрьме, то во всяком случае в стенах внутреннего калужского “острога” под охраной калужского “мира”. Но, “изымав” Заруцкого, калужский “мир” с недоверием отнесся и к самому Шаховскому. План Шаховского и Трубецкого заключался в том, чтобы идти “с повинной к Москве”, т. е. объединиться с той частью боярства, которая заключила договор с Сигизмундом III об избрании на русский престол королевича Владислава. Этот план Шаховской выдвинул на другой же день после убийства Лжедимитрия: “и на завтрее того, после воровского убивства, в середу, говорил князь Григорей Шаховской миру, чтоб его отпустили из
