отказался укладываться в положенное время спать. Ни теплая ванна не помогла, ни длительное купание, ни добрый час укачивания на руках. Так и пришлось с ним за стол садиться. Благо, мы ему уже детский стульчик купили — притащили его в гостиную, застелили одеялом, чтобы Игорь, полусидя, полулежа, вместе с нами старый год проводил, а я смогла спокойно поесть.
Впрочем, спокойно — это, пожалуй, громко сказано. На моего ангела накатило лирическое настроение — видно, не только мне весь день воспоминания о прошлом годе на ум приходили. Причем, каждое из них он умудрился перевернуть с ног на голову — приходилось чуть ли не каждую минуту поправлять его, давясь полупрожеванной пищей. В ответ на мои замечания он хитро посмеивался, потягивая шампанское, и в глазах его все резвее прыгали веселые херувимчики. Я бы тоже, наверно, развеселилась, если бы у меня в бокале настоящее шампанское было.
Игорь тоже недолго наслаждался новым местом и позой. Возмутившись полным отсутствием внимания, он отчаянно взревел, протягивая ручку к корзинке с яблоками. За елочные шары их, наверно, принял. Я дала ему яблоко, которое он за две минуты обслюнявил так, что оно начало у него из рук выскальзывать. Вновь послышалось сердитое ворчание. Оценив количество все еще остающейся на моей тарелке еды, я поняла, что, если хочу все же доесть праздничный ужин, нужно переходить к кардинальным прорывам в устоявшейся рутине.
Отобрав у Игоря яблоко, я быстро — под возмущенный визг — срезала кожицу с одной стороны и поднесла его очищенным бочком ему ко рту. Он тут же замолк, подозрительно всматриваясь в сменивший окраску объект, и решительно потянул его в рот. Замер, удивленно угукнул… и пошел грызть деснами сочную мякоть, причмокивая и постанывая от удовольствия. Я усмехнулась — похоже, этого неофита не придется обманом к новой еде приучать. В отличие от некоторых.
Новой едой, однако, Игорь решил не ограничиваться. Не случайно, как выяснилось, он за нами весь вечер за столом наблюдал. Как только пробили куранты, и мы подняли бокалы, он бросил яблоко и снова заверещал, потянувшись к моему бокалу. Я решительно покачала головой — он перешел на октаву выше. Судя по натужной визгливости его крика, он уже просто от усталости раскапризничался.
— Да дай ты ему попробовать, — пробормотал мой ангел, мучительно морщась.
— Ты что, с ума сошел? — глянула я на него с испугом.
— Да ведь детское же шампанское, — пожал он плечами. — И потом — сколько он там выпьет, не умеет же еще.
Скептически поджав губы (я от этого вундеркинда уже чего угодно ждала), я взяла Игоря на руки, уложила и поднесла ему ко рту свой бокал. Он тут же вцепился в него руками и зачмокал, смешно захватывая жидкость верхней губой. Настояв на своем, он не стал возражать, когда я чуть отклонила бокал, чтобы остановиться на понятии «попробовать», удовлетворенно вздохнул, и глаза у него медленно закрылись. Подождав еще немного, чтобы убедиться, что он крепко заснул, я отнесла его в кроватку.
Мы с моим ангелом еще немного посидели, но есть нам уже не хотелось, по телевизору, как обычно в новогоднюю ночь, смотреть было нечего, вот и вернулись к воспоминаниям. И такое у меня настроение возникло…
Сейчас он посуду убирает, а я вот пишу и чувствую, что в последнее время действительно как-то из жизни выпала. Сто лет уже никого не видела, кто чем живет — забыла, у кого что новенькое появилось — понятия не имею! Кошмар. Пора гостей звать. И Новый Год — повод замечательный, и год назад мы снова-таки у нас собирались, и Игорю уже явно пора границы познания расширять, и похвастаться нам с ним уже есть, чем…
Да что же он посуду так быстро домыл? Вот знала я, что он мне опять высказаться не даст…
7 января.
Побывали у родителей. И так случилось, что наше первое далекое путешествие произошло раньше, чем запланированный первый прием гостей. Может, вообще перестать планы строить — все равно все задом наперед выходит?
Я начала обзванивать всех первого вечером, и выяснилось, что никак не удается подходящий всем день подобрать. Как и следовало ожидать, решила эту проблему Марина.
— Значит, так, — как всегда решительно подошла она к делу, — нечего тут переговоры вести. Есть день, который всех устроит.
— Какой? — насторожилась я. Они все без меня, что ли, договорились?
— Шестнадцатое, — уверенно ответила Марина. — От моего дня рождения никто не отвертится.
Я рассмеялась, вспомнив, как год назад она даже беременной Гале руки выкрутила. И тут же растерянно нахмурилась — я ведь, по-моему, о встрече у нас говорила! К себе домой Марина никогда никого не приглашала, в кафе с ребенком не поедешь — может, спросить сначала нужно, подходит ли мне этот день и непонятно, какое место?
— Собираемся у вас, — продолжила Марина, словно прочитав мои мысли, — потому как вы на самой крепкой привязи. И еще одно: насчет стола — забудь. Вы место предоставляете, а я нам доставку еды организую. Твой психолог мне в жизни не простит, если ему в мой день рождения у плиты стоять придется.
— Между прочим, он — твой психолог, — для порядка обиделась я, — мне он — просто муж, внимательный и заботливый.
— Ну да, ну да, — насмешливо протянула она, и в это время из спальни донесся какой-то странный глухой стук.
— Марина, я тебе перезвоню! — в панике завопила я, и, швырнув трубку, ринулась прочь из кухни.
На пороге спальни у меня вдруг ослабли ноги, и я застыла, как вкопанная, ухватившись за косяк двери. Из-за угла кровати… на полу… выползал Игорь… с круглыми, как блюдца, глазами… и окровавленным носом. Последняя деталь подтолкнула меня в спину, как приклад ружья. Я подхватила его на руки и принялась методично ощупывать, с ужасом ожидая пронзительного — от боли — крика.
Только через полчаса я окончательно поверила, что его первое знакомство с трехмерностью окружающего пространства закончилось всего лишь разбитым носом. В последнее время он освоил еще один трюк фокусника — когда предметы не появляются, а исчезают — и мог бесконечно сбрасывать игрушки на пол, разражаясь заливистым хохотом, когда я поднимала их и снова клала перед ним на кровать. Кстати, я заметила, что в первую очередь, и с особой решительностью, он отшвыривал красные. То ли запомнил, что яблоко вкусным оказалось, когда с него красная кожица исчезла, то ли к цвету своей одежды больше привык, то ли ему мое пристрастие к более спокойным тонам передалось.
И,
