— Я четыре раза проверил договоры, — слегка дрожа от волнения, отзывается он. — Там комар носа не подточит, и…
— Значит, проверь пятый! — безапелляционным тоном перебивает начальница. — Там явно какая-то схема, и тебе надо выяснить, в чем ее суть! Я разве о многом прошу, Макаров?!
— Н-нет, — чуть не заикаясь, отзывается он.
— Конечно, нет! Я всего лишь прошу тебя качественно делать свою работу! Или выполнять свои прямые обязанности тебе не под силу?
Она наклоняется вперед и слегка щурит глаза, напоминая кобру, готовящуюся к броску. Под ее мощным зрительным натиском бедняга Макаров вжимается в стул и нервно блеет:
— Я все сделаю…
— Отлично, — бросает коротко и властно, а затем переводит взор на следующую свою жертву, Антона Зарецкого.
Учитывая то, что из всех нас он самый непосредственный ее подчиненный, влететь ему должно неслабо, и я уже морально готовлюсь к пренеприятному зрелищу выволочки своего товарища.
Однако до Антона дело так и не доходит: дверь переговорной внезапно распахивается, и на пороге появляется Александр Анатольевич Вавилов собственной персоной. Шикарный, безукоризненно одетый и источающий волны непоколебимой уверенности.
— Добрый день! — здороваемся мы чуть ли не хором.
— Добрый-добрый, — отвечает он, окидывая нас, взволнованных и натянутых струной, насмешливым взглядом. — Что, Мади, очередная профилактическая взбучка? — фокусируется на Невзоровой, чья прямая осанка с его появлением сделалась совсем уж царственной, а на губах расцвела радостная улыбка.
— Не взбучка, а деловое обсуждение, — поистине ангельским голоском отзывается она. — Все мои действия направлены исключительно на благо нашего общего дела.
Ну надо же! В присутствии Вавилова наша жесткая начальница превращается в невинную принцессу: голос смягчается, взгляд становится более открытым и даже ресницы ее трепещут как-то по-новому. Все-таки права была Аня: Мадлена Георгиевна действительно неравнодушна к боссу.
Интересно, а он к ней?
— Кто бы сомневался, — кивает Вавилов все с тем же загадочно-насмешливым выражением лица, а затем вдруг замечает меня и улыбается чуть шире. — О, Ангелина, и ты здесь. Все в порядке? Не простудилась после вчерашнего ливня?
Его неожиданный вопрос откликается во мне учащенным сердцебиением и жарким румянцем, вспыхнувшим на щеках. Безусловно, мне приятно, что Александр Анатольевич решил поинтересоваться моим самочувствием, но по его милости теперь ко мне устремлены взгляды всех присутствующих в переговорной. А я с детства плохо переношу общественное внимание! Смущаюсь невообразимо!
— Нет, все хорошо, — отвечаю я, стараясь звучать ровно и дружелюбно, однако голос все равно предательски подрагивает. — Спасибо за участие.
— Это тебе спасибо за такой самоотверженный труд, — синие, прожигающие меня насквозь глаза Вавилова задерживаются на моем лице чуть дольше положенного, а потом снова обращаются к Невзоровой. — Мади, ты знала? Морозова вчера до десяти вечера в офисе просидела. Над проектом, говорит, корпела. Скажи, впечатляющее рвение?
— Ну, количество потраченного времени еще ничего не значит, — начальница держится вежливо, но ее угрожающе вздернутая бровь красноречиво говорит о том, что этот разговор ей не очень нравится. Должно быть, Мадлене Герогиевне было бы приятней, если б Вавилов хвалил ее, а не какую-то неопытную стажерку. — Главное — это эффективность проделанной работы. Сами знаете, Александр Анатольевич, я предпочитаю оценивать сотрудников по результатам.
— Вот поэтому я тебя и нанял. За беспристрастность, — ухмыляется он и тут же уже серьезней добавляет. — Пойдем выйдем на минуту. О соглашении с финнами надо переговорить.
2
Мадлена Георгиевна с готовностью следует за Вавиловым в коридор, а когда через несколько минут возвращается, то тут же вгрызается в меня недобрым взглядом:
— Ну-с, Морозова, давай-ка еще раз пройдемся по твоим результатам. Раз ты задерживаешься в офисе аж до ночи, то, наверное, можешь похвастаться и расчетами по облигационному портфелю?
Ее голос сочится ядом, а на лице воцарилась неприязненное выражение. Чего она опять на меня накинулась? Сейчас же очередь Зарецкого!
— Нет, к облигациям я еще не приступала, — отвечаю я, внутренне сжимаясь.
— Что ж так? — выдает с наигранным удивлением. — А я думала, ты засиживаешься в офисе именно для того, чтобы выполнить как можно больший объем работы за меньший срок? Или у тебя какие-то иные цели?
Мадлена Георгиевана смотрит на меня с такой неприкрытой ненавистью, что я вдруг начинаю догадываться о причинах ее странного поведения. Кажется, Вавилов зря похвалил меня публично. Очень даже зря!
— Да, я хотела успеть закончить все расчеты по ценным бумагам, депозитам и дебиторке. Я ведь только стажируюсь, поэтому моя производительность не так высока. Приходится тратить больше времени, — говорю я негромко и, не выдержав ее морального напора, отвожу взгляд. — К долговым обязательствам приступлю на следующей неделе.
— Понятно, — фыркает она. — Только пыль начальству в глаза и умеете пускать, — отворачивается к окну, однако тут же снова направляет взгляд ко мне. — Запомни, Морозова, в нашей компании по карьерной лестнице движутся только те люди, на чьем счету есть реальные профессиональные заслуги. Ночные посиделки в офисе в ожидании преференций тебе не помогут. Хоть каждый день перед руководством маячь.
Господи! Она что, намекает на Вавилова?! Думает, я специально торчу в офисе, чтобы подкараулить его? Стыд-то какой!
— Я ни о чем таком не думала! — выпаливаю с обидой. — Я даже не знала, что Александр Анатольевич в офисе.
— Ну, конечно, все вы, молодые да амбициозные, «не знаете», — Невзорова изображает в воздухе оскорбительные кавычки, — а потом откуда-то берутся юбки, едва прикрывающие зад, и распахнутые блузки.
— У вас какие-то претензии по поводу моего внешнего вида? — спрашиваю с вызовом. Уверенности мне придает то, что моя юбка ниже колена, а рубашка застегнута почти на все пуговицы.
Мне жутко страшно, но при этом я дико злюсь. Мадлена Георгиевна открытым текстом смешивает меня с грязью, утверждая, что я хочу соблазнить Александра Анатольевича и таким образом получить повышение. Какое она имеет право так говорить?! Это возмутительно и очень обидно! А еще это полный абсурд!
— Пока нет, — пробежавшись по мне оценивающим взором, отвечает она. — Но, возможно, очень скоро у меня появятся претензии по поводу твоей работы. Так что будь аккуратней.
Бросив эту предостерегающую фразу, Невзорова наконец отставляет меня в покое и переключается на Зарецкого.
Совещание продолжается, а я чувствую себя так, будто меня помоями облили. Гадко, мерзко, униженно. Зачем Мадлена Георгиевна отпускала все эти отвратительные намеки? Да еще и в присутствии коллектива. Что обо мне теперь коллеги будут думать?
