class="p1">Когда пришел в большую, так хорошо знакомую ему комнату, он не узнал Анну Ивановну. Глаза женщины ввалились, горячечный огонь пылал на щеках, она ходила из угла в угол, слегка придерживая большой живот.
Увидев Хрустова, Анна Ивановна остановилась:
— Толя, худо мне, боюсь, и не доеду уж, время свое проворонила, видно.
— Что же делать? — смущенно, с некоторой долей вины, спросил ее Хрустов, как будто прося у нее защиты от свалившегося на них обоих груза невыносимо тяжелых забот.
— Помогать надо. Пусть принесут кипяченой воды. Чистое постельное белье вынь из шкафа. На верхней полке лежит. А главное — детей заберите на заставу, да глядите, чтоб не прибегали сюда.
Он торопливо выполнял ее поручения, боясь сделать что-нибудь не так, пытаясь впопыхах не забыть что-нибудь.
— Анна Ивановна, дорогая, мужайтесь, надо терпеть, я сейчас к телефону сбегаю, с врачом проконсультируюсь, что и как… И снова к вам… Вы не волнуйтесь, вы только не волнуйтесь, — говорил он.
Похоже, что она, занятая своей болью, и не поняла, о чем он просит ее, она только услышала, как хлопнула за лейтенантом дверь, увидела метнувшуюся его фигуру за окном.
— Дежурный! Есть связь? — спросил он, едва появившись на заставе. — С кем говорили в комендатуре? Срочно врача к аппарату.
Он сел, ожидая связи с комендатурой, обхватив голову руками. Он пытался сосредоточиться и не мог, волнение его нарастало, о чем бы он ни пытался думать, мысли возвращались к Анне Ивановне, которую оставил одну.
Наконец, он услышал резкий телефонный звонок, заставивший его вскочить со стула и схватить трубку, но беспокоили с соседней заставы, просили проинформировать об обстановке. Лейтенант коротко ответил, извинившись, не стал, как обычно, спрашивать о настроении, о житье-бытье: надо было скорее освобождать линию.
Несмотря на обычную температуру в канцелярии, Анатолию было душно, он так тяжело дышал, словно несколько часов поднимался в гору, и поэтому, когда снова зазуммерил телефон, Анатолий произнес с придыханием:
— Лейтенант Хрустов слушает.
На том конце, почувствовав состояние лейтенанта, подробно перечислили последовательность его действий как акушера.
Сердце его готово было выпрыгнуть и улететь от смятения, он машинально записывал на листке, что делать, потом сгреб бумагу, сунул в карман и что было духу побежал к дому Шкреда.
Слабые стоны дошли до него еще на улице, когда он только подходил к двери. Он рывком распахнул ее и увидел Анну Ивановну. Она лежала на диване с еле заметным румянцем на щеке, а рядом сучило ручками и ножками красненькое существо.
Анатолий быстро приблизился, не глядя, накрыл их простынями и сверху одеялом.
— Не холодно вам?
Анна Ивановна покачала головой.
— Отрежь пуповину, — тихо попросила она.
Он взял ножницы, обмакнул их в спирте, отрезал пуповину, завязал ее ниткой и только тут почувствовал, как дрожат руки.
— Значит, с дочкой вас можно поздравить? — спросил он.
— Да. С Надюшей, — тихо сказала она, слабо улыбнувшись.
— Хорошо. Я принесу вам теплого молока, — еле унимая нервное напряжение, сказал Хрустов и вышел из дома капитана.
Через три часа на заставе появился Шкред, он пришел вместе с зарождавшимся днем. Лейтенант не сразу узнал его — так изменился капитан за последние сутки.
— Ну как там? — только и спросил Степан Федорович. — Мальчик или девочка?
— Девочка.
— Хорошо. Спасибо тебе, Толя.
Хрустов только крепко сжал его локоть.
Шкред приехал с врачом. Тот сразу же осмотрел роженицу, ребенка и заволновался: температура у Анны Ивановны высокая, нужны антибиотики, а их на заставе нет, надо звонить в город, срочно организовать доставку…
Наперед скажу, что сделано было все для спасения Анны Ивановны, но заражение брюшины было столь стремительным, что ничем помочь не удалось…
Несколько дней застава была в трауре. Разговаривали шепотом, команды отдавались вполголоса, Хрустов не выходил из канцелярии сутками, давая возможность капитану хоть немного прийти в себя.
Встал вопрос: как быть с детьми? Кто будет кормить младенца, где взять молоко?
И Света, Алеша, маленькая Надюшка стали детьми заставы. Дети так и не поняли, как это произошло: была мама и нет ее? Наверное, она просто уехала куда-то и скоро, вернется… Но время шло, а она не возвращалась.
Вскоре из пограничного отряда прислали на заставу корову. Дмитрий Сарана три раза в день приносил детям вкусное парное молоко. Для Надюшки он наливал его в специальную бутылочку и, надев на горлышко соску, сам кормил их маленькую сестричку. Света и Алеша молча смотрели, как она выпивала молоко. Она еще ничего не понимала. Только ела и спала. Потом начала много плакать, и врач, который часто приезжал осматривать солдат, осмотрел ее и сказал: «Молодец, девочка, только вот голодом тебя тут морят!»
Папа обиделся на такие слова, а потом всерьез спросил:
— Может, еще чем подкармливать пора?
— Конечно! Она уже и кашку есть может, творожок, а месяца через три — супчики, борщики…
4
Через три года Шкред вместе с детьми приехал в Москву за новым назначением. Остановились у дальних родственников, которых не видели много лет. Жили они на Трубной площади в старом доме с коммунальными квартирами, где общими были не только кухни, общими были болезни и праздники, горести и радости.
Шкреда по служебным делам вызывали то в один, то в другой отдел управления, он, бывало, как уйдет с утра, так к вечеру только возвращается. Светлана и за Алешей и за Надюшей смотреть должна была.
Она и смотрела. И еду варила на общей с соседями кухне, и постирывала, и вскоре весь дом знал, какая беда приключилась с их семьей. И Шкред, приходя домой, заставал в своей комнате то одну, то другую помощницу. Но чаще его встречали три пары больших, полных любви и доверия ребячьих глаз.
В отделе кадров управления пограничных войск, зная семейное положение Шкреда, предлагали несколько мест назначения. Но не в его правилах было искать себе снисхождения, он поедет туда, куда надо.
— Пожалуй, поедем в Казахстан, ребятишки изголодались по солнышку, да и служба обещает быть интересной, — наконец, решил он.
Ему вручили предписание явиться в округ через пять суток.
Придя в тот вечер домой, Шкред не узнал свою комнату: чистота и порядок. Светлана, лежа в постели, читала книжку, Алеша и Надя спали. У стола тоже с книгой сидела хрупкая девушка с большими, как озера, синими глазами.
Увидев Шкреда, она вскочила со стула и, часто моргая длинными ресницами, произнесла:
— Ой, простите. Мы тут со Светочкой зачитались после приборки. Я напротив вас живу. На кондитерской фабрике работаю. Марией зовут. Иду после
