— Мистер Голд, — приветствовал их ворвавшийся в кабинет мужчина, — миссис Голд. — Он по очереди пожал каждому руку, задержав их руки в своей на секунду дольше, чем требовали приличия. — Я искренне соболезную вашей потере.
Майкл невнятно произнес какие-то слова благодарности, и Мэлани удивленно взглянула на него. Как она может доверять человеку, который разбрасывается словами налево и направо? Как можно поручить ему организацию похорон? Говорить о потере — что может быть абсурднее? Потерять можно туфлю или связку ключей. Тебе не пришлось хоронить собственного ребенка, и ты говоришь о потере. Это трагедия. Опустошенность. Ад.
Джейкоб Зальцман уселся за широкий письменный стол.
— Примите мои заверения в том, что мы сделаем все, чтобы вы пережили этот переходный период как можно спокойнее.
«Переходный период, — подумала Мэлани. — Из гусеницы в бабочку. Нет…»
— Вы знаете, где сейчас находится Эмили? — спросил Зальцман.
— Нет, — ответил Майкл и откашлялся.
Мэлани стало за него стыдно. Он так нервничал, так боялся опростоволоситься перед этим человеком. Но что ему было доказывать Джейкобу Зальцману?
— Она была в «Бейнбридж мемориал», но… всплыли новые обстоятельства, пришлось делать вскрытие.
— В таком случае, ее отвезли в Конкорд, — сказал Зальцман, что-то бегло записывая в блокнот. — Полагаю, вы захотите как можно быстрее похоронить тело, скажем… в понедельник?
Мэлани видела, как он считает: день — на вскрытие, день — чтобы привезти тело назад в Бейнбридж. У нее помимо воли вырвался всхлип.
— Необходимо обсудить еще некоторые детали, — продолжал Зальцман. — Прежде всего, гроб.
Он встал и жестом пригласил их в соседнее помещение.
— Загляните на секунду, чтобы выбрать.
— Самый лучший, — твердо заявил Майкл. — Лучший из лучших.
Мэлани взглянула на кивающего Джейкоба Зальцмана и подумала: неужели скорбящие родственники станут торговаться за гроб или просить похоронить в самом дешевом?
— Уже определились с местом? — поинтересовался Зальцман.
Майкл покачал головой.
— Вы этим занимаетесь?
— Мы позаботимся обо всем.
Мэлани сидела с каменным лицом, пока обсуждали некролог в газете, замораживание, надписи на венках, надгробие. Приход сюда — сродни посещению ритуальной «кухни»: человек мысленно задал себе вопросы, но на самом деле не хотел получать на них ответы. Честно признаться, она никогда не задумывалась над тем, что у смерти столько мелочей: будут открывать гроб или нет, будут пришедшие на панихиду оставлять записи в книге с кожаным переплетом или в простой обложке, сколько роз вплести в прощальный венок.
Мэлани наблюдала, как счет растет до астрономической суммы: 2000 долларов за гроб, 2000 долларов — за саркофаг, который лишь отсрочит неминуемое, 300 — за раввина, 500 — за некролог в «Таймс», 1500 — чтобы подготовить место захоронения, 1500 — за использование часовни. Где они возьмут столько? И тут она поняла: из денег, что откладывали Эм на колледж.
Когда Джейкоб Зальцман протянул смету Майклу, тот даже не моргнул.
— Отлично, — вновь повторил он. — Я хочу все самое лучшее.
Мэлани медленно повернулась к Зальцману.
— Розы… — прошептала она. — Гроб из красного дерева… Саркофаг… «Нью-Йорк таймс»… — Она затряслась. — Все самое лучшее, но это не оживит Эмили.
Майкл побледнел и протянул Зальцману бумажный пакет.
— Похоже, нам пора, — негромко сказал он. — Здесь одежда.
Мэлани, которая уже приподнялась со стула, замерла.
— Одежда?
— В которой будем хоронить, — мягко ответил Зальцман.
Мэлани схватила пакет и раскрыла его. Вытащила цветастое летнее платье, слишком легкое для ноября, и босоножки, которые вот уже два года как стали Эм малы. Достала трусики, которые до сих пор пахли кондиционером, и заколку для волос. Майкл не принес ни бюстгальтера, ни маечки. Неужели они оплакивали одну и ту же дочь?
— Почему именно это? — прошептала она. — Где ты это нашел?
Эти вещи вышли из моды и устарели, в них Эмили вряд ли хотела бы оказаться перед лицом вечности. У родителей остался последний шанс доказать, что они знали свою дочь, прислушивались к ее мнению. А что, если они ошибутся?
Мэлани выбежала из комнаты. Дело не в том, что Майкл выбрал и принес не то. Проблема в том, что он вообще не в состоянии делать выбор.
Когда они приехали домой, их уже ждала Анна-Мари Маррон.
Майкл вчера имел непродолжительную беседу с детективом, но был не в том настроении, чтобы слушать. Именно она сообщила неутешительную весть о том, что Эмили с Крисом пытались покончить с собой. Майкл представить себе не мог, что еще она может им сказать, ведь Эм уже умерла.
— Доктор Голд! — окликнула его детектив Маррон, выбираясь из своего «Форда таурус».
Она направилась по посыпанной гравием дорожке к их автомобилю. Если она и заметила на переднем пассажирском сиденье Мэлани, которая продолжала сидеть, уставившись в никуда, то ничего не сказала.
— Я и не знала, что вы врач, — приветливо продолжила она и кивнула на припаркованный слева грузовичок, на котором красовалось его имя.
— Лечу животных, — сухо ответил он. — А это не одно и то же.
Он вздохнул. Каким бы ужасным ни выдался этот день, вины Анны-Мари Маррон в том нет. Она просто делает свою работу.
— Послушайте, детектив Маррон, у нас было очень тяжелое утро. У меня нет времени на разговоры.
— Я понимаю, — тут же заверила его Анна-Мари. — Я только на одну минутку.
Майкл кивнул и жестом пригласил ее в дом.
— Там открыто, — сказал он.
Детектив открыла было рот, чтобы попенять ему на безалаберность, но передумала. Он подошел к машине со стороны пассажира, открыл дверцу и помог Мэлани выйти.
— Иди в дом, — велел он, понизив голос до ласкового шепота. Таким же голосом он успокаивал норовистую лошадь.
Он повел жену по каменным ступеням в кухню, где она опустилась на стул, не сделав даже попытки снять пальто.
Детектив Маррон стояла к столу спиной.
— Вчера мы говорили о том, что сын Хартов признался в намерении совершить двойное самоубийство, — сказала она, переходя прямо к делу. — Существует вероятность, что ваша дочь застрелилась сама. Но вам необходимо знать: пока не доказано обратное, это дело будет квалифицироваться как убийство.
— Убийство? — выдохнул Майкл.
Это ужасное, искушающее слово тут же открыло в его воображении воронку реабилитации — появилась возможность обвинить другого, не себя самого, в смерти Эмили.
