Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Впрочем, и сам Морской тоже вел себя безобразно.
В первые минуты, пока Ирина рыдала и пыталась что-то объяснять, он был в шоке, понимая только, что нужно спровадить Ларочку подальше от сомнительных обстоятельств, пока дежурящий у входа милиционер ею не заинтересовался. Дочь оценила риски верно и, то и дело оглядываясь и как бы спрашивая взглядом, не нужно ли ей вернуться, все же двинулась прочь по Сумской. Потом Ирину увели. Морской топтался у ступенек, совсем не понимая, чем можно пригодиться. Когда приехала скорая, из подвальчика вывели всхлипывающую и сгорбившуюся — то ли от горя, то ли от тяжести невесть откуда взявшегося толстого, но дырявого верблюжьего одеяла — бледную черноволосую даму с перепачканным от потекшей косметики лицом. Выходящая за ней Ирина явно хотела подойти к Морскому, но некто в штатском, почтительно склонившись, прошептал ей что-то, указывая на карету скорой помощи, и Ирина пошла туда.
Краснощекая медсестра, считая, видимо, что чем громче говоришь, тем понятнее твоя речь зарубежным гостям, кричала на пол-улицы: — Не волнуйтесь, гражданочки! Пройдемте! Если все будет хорошо, то вечером уже будете в гостинице!
Ирина о чем-то с ней поговорила вполне спокойно, махнула рукой Морскому и села в машину.
Потом опять царила суматоха:
— Гражданке снова нужно в туалет! И дайте еще молока от отравления! Хотя, боюсь, у жертвы от ушиба при падении случилось сотрясение! — кричала медичка.
Морской рванулся было спасать, но оказалось, речь не об Ирине, а о второй пострадавшей. Даму снова повели в булочную, но воспользоваться паузой для разговора с бывшей женой Морской не смог, поскольку его остановили два милиционера и, не представившись, принялись задавать одни и те же вопросы по нескольку раз, что-то записывать и бегать по очереди в булочную, для консультаций с начальством. Все это Морскому страшно не нравилось. И тут вдобавок из подвальчика вышел Горленко.
— Мне доложили, что ты тут, но вырваться сразу не смог — там черт-те что творится! — возбужденно сообщил он вместе приветствия, указывая на булочную. — Ничего себе совпаденьице. Ты, выходит, проходил мимо, и вот… Что думаешь? — Морской невразумительно пожал плечами, и Коля, со свойственной ему и в былые годы одержимостью и страстью к нелепым сравнениям, продолжил: — То-то и оно! История ясна, как валенок, но настолько дурна, что как-то в эту простоту не верится. Скажи? Сами напросились, сами подставились… Как нарочно! К тому же имя убийцы нам все равно неизвестно! Все просто, но для закрытия дела я должен буду поработать как волк…
Горленко принялся, чеканя слоги, излагать факты, а Морскому стало обидно. За двадцать лет тесной дружбы (точнее девятнадцать, ведь последний год никакого общения не было) он прекрасно изучил Колю и знал, что мыслительный процесс в этой буйной голове запускается лучше, если формулировать идеи вслух. А значит, будь на месте Владимира кто угодно другой, Коля точно так же делился бы сейчас мыслями, внимательно заглядывал в глаза и проверял реакцию.
— Не напомните, товарищ Горленко, почему мы с вами уже почти год не разговариваем? — не сдержавшись, перебил Морской.
Коля осекся и, кажется, тоже все вспомнив, разразился гневной тирадой:
— Черт! Как я не подумал, что вас и смерть мужа жены не отвлечет от собственной персоны? Но я отвечу! Мы разругались, потому что вы, — обращение на «вы» к особе своего пола в Колиной системе ценностей означало верх презрения, — вы назвали меня трусом и предателем. И главное, за что? — В его интонации проскочила детская обида. — За то, что я ответил честно на ваш вопрос и сообщил собственное мнение.
— Сообщили прилюдно! — как можно хладнокровнее безжалостно напомнил Морской. — К тому же мнение это удивительным образом совпало с безопасным мнением большинства!
— Что же тут удивительного? — окончательно завелся Горленко. — Глядя на белое, нормальный человек черным называть его не станет… И вообще! — Коля вдруг скис. — Короче, товарищ Морской, давайте временно забудем разногласия! Нам еще убийство раскрывать, а вы капризничаете….
Владимир внезапно увидел, как Горленко изменился за прошедший год. Нет, вроде бы все то же — бравый фронтовик, по сей день щеголяющий в военной гимнастерке, легенда угрозыска, окруженная восхищенными подчиненными, громадина, словно вырезанная скупящимся на изгибы монументалистом из камня… Но все же на лице теперь было полно морщин, и взгляд как будто тоже поменялся: уже не жег, а вроде как напряженно сверлил.
Морской был старше Коли на десять лет, а мудрее вроде бы на сто. Но сейчас, как ни странно, Горленко проявлял чудеса дипломатии, а старший товарищ, напротив, лез на рожон. Надо было взять себя в руки, но согласиться на перемирие Владимир не успел. Только собрался, как Коля обернулся к стоящему рядом мальчишке-милиционеру и буркнул:
— Все ясно. Вызовите товарища Морского к нам на завтра для дачи показаний. Сейчас он бесполезен. Расспросим, когда будем точно знать о чем.
Так, собственно, Морской и заработал вызов в отделение милиции.
Вспоминая это сейчас, он был собою недоволен, но что поделаешь…
В подобных рассуждениях Морской поднялся на второй этаж к Вериной двери и трижды ударил по кнопке звонка, которая, как назло, заела, из-за чего последние сигналы слились в один, и соседи, к которым нужно было звонить два раза, могли принять пришедшего на свой счет. К счастью, их не было дома.
— Какие люди! — усмехнулась Вера, распахивая дверь.
Памятуя, что в прошлые два визита его не пустили дальше лестничной клетки, Морской поспешил просочиться в квартиру.
— С чем пожаловал? Беглянка-дочь таки решилась сообщить тебе о своих планах и ты кинулся жаловаться мамочке? — Бывшая жена была все так же величава, большегруда и иронична. И вроде даже хороша собой. Не знай Морской о ее встрече с Яковом, он, может, не заметил бы, но сейчас мог поклясться, что Вера вся сияла.
— Нужно поговорить, — издалека начал Морской и направился в кухню.
— Там белье! — рявкнула Вера. Морской вспомнил, что в этой квартире соседи по графику делили время использования кухни для глобальных хозяйственных нужд, и в часы масштабных постирушек Вера, развесив сушку, чутко охраняла свои панталоны и простыни от посторонних глаз. — Иди пока в гостиную, поздоровайся с внучкой.
Морской пошел и первым делом увидел в комнате сидящую спиной ко входу старшую сестру Якова — Дору. К присутствию здесь худой до желания отвести глаза старушки с детским лицом он почти привык, но все же всякий раз, видя скрюченные лагерным артритом пальцы, испытывал острый приступ стыда. Не уберегли, не помогли, много лет не вспоминали даже…
Морской знал Дору уже почти лет тридцать. Остроумная красавица была в Харькове подающей надежды оперной певицей. В хрупком теле помещались огромное сердце и мощнейший голос. Когда Дора вышла замуж за перспективного партийного деятеля и переехала в Москву, все радовались: помощник самого Серго Орджоникидзе — отличная партия, и ведь как любит нашу девочку, понятно теперь, почему Дорочка так долго в девках сидела, ждала, выходит, правильно… Жили супруги в столице славно, широко, весело… А в 37-м Орджоникидзе не стало. Когда мужа пришли арестовывать, Дора в приступе безумия вцепилась в его руку и не отпускала, пока не стали оттаскивать. Оторвала в горячке рукав пиджака, да так и носила этот глупый кусок ткани с собой все следующие годы. С рукавом пошла в тюрьму, с рукавом отправилась на 10 лет в лагерь, в рукав плакала, узнав о расстреле мужа, с рукавом — растерянная и напуганная — скиталась после освобождения по стране, не имея ни возможности, ни права, ни навыков, чтобы получить работу. Вера — даром что всегда пыталась строить из себя законченного циника — выхлопотала миллион разрешений и забрала сестру мужа в Харьков. С тех пор жили вместе. Дора помогала по хозяйству. Непонятно, как можно рукодельничать с такими больными пальцами, но она приноровилась и шила забавных тряпичных кукол для Леночки. А еще пугала соседей отборным лагерным матом, если лезли на рожон. Отличная нянька, почти в своем уме, но совершенно больная и непригодная к самостоятельной жизни.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
