— Поясни, пожалуйста, — попросил я.
— Кай представитель человечества первой версии, — продолжала Гайя, — Гриша, скажи, когда ты был в их мире, он не показался тебе каким-то излишне… утопичным? Нереальным?
Мы с Каем снова переглянулись.
— Пожалуй, было немного, — кивнул я, — но, знаешь ли, с учётом обстоятельств мне было не до критического восприятия окружающей реальности.
— Фокус разума в сообществе первого типа был сосредоточен на индивидууме. Марсиане — естественные индивидуалисты, Гриша. У них механизмы общего бессознательного рудиментарны. Поэтому их цивилизация так однородна, — продолжала Гайя, — и для верности прогресса был создан противовес: точно такая же цивилизация на соседней планете. В результате — неизбежная конкуренция за ресурсы в системе, войны и развитие. И знаешь, для чего это было нужно Гриш?
— Иначе они был успокоились… — тихо ответил я.
— Верно! — ответила Гайя, — у них бы случился вечный золотой век гармонии с природой. Они бы отказались от экспансии. Но цивилизации первой волны погибли в результате известных тебе событий. Люди стали слишком шустрыми и смогли взломать механизм контроля за ними. Использовали против себя самих… и тогда возникла цивилизация версии два. На Венере. Первый эксперимент по использованию коллективного бессознательного. И снова фиаско: когда мир был уже почти готов — структуры, объединяющие индивидуумов в мыслящие кластеры, стали слишком самостоятельными. Они научились дробиться. Я мало про них знаю, вся информация, которая есть в моём распоряжении — косвенная. Но предполагаю, что мир погиб в результате войны двух или более вдруг осознавших себя идей.
— Это в чём-то похоже на то, что происходило… — я запнулся, — что будет происходить в двадцатом и в двадцать первом веках у нас.
— Похоже на то, — ответила Гайя, — и тут есть парадокс.
— Какого рода? — спросил я, — в чём парадокс? Создателям опять не удалось сбалансировать развитие?
— Нет, Гриша, — Гайя сделала секундную паузу, — не в этом. То, с чем мы столкнулись сейчас. Эти города. Это человеческие цивилизации версии три. И они совсем не похожи на то, что ты, Гриша, помнишь о своём будущем. Тут личностью обладают не отдельные людские особи, а их общее сознание. Эти города — не города в вашем понимании. Скорее, это похоже на организацию некоторых насекомых. Кстати, я почти уверена, что общественные насекомые создавались в процессе эволюции именно для обкатки и отладки окончательного механизма зарождения аналогичного уклада у по-настоящему разумных существ. Там, в городе, с вами общался его единственный настоящий обитатель. Достаточно развитый, чтобы взломать внедрённый вами генетических механизм, который не позволяет видеть обычным земным существам инопланетные технологические объекты.
Я молчал, наверно, несколько минут, пытаясь переварить эту информацию. Мои размышления прервал Кай:
— Но зачем этому коллективному разуму жертвы? И эти битвы ритуальные… — спросил он.
— Насчёт битв просто, — ответила Гайя, — они так получают реальный опыт, основанный на практике, который могут транслировать сразу на всех боевых особей, участвующих в единении. Вот Гриша, допустим, убил медведя. То, как он это сделал, было зафиксировано, транслировано, передано на хранение и записано на подкорку тому, кто выполняет роль боевых особей. С жертвоприношениями было сложнее разобраться, но и тут мне это удалось. Ребята, у вас нет необходимого уровня фундаментальных знаний, но я постараюсь объяснить. Ключевое тут — законы поведения и сохранения информации в нашей Вселенной. После определённого порогового значения разумное живое существо начинает оставлять неуничтожимый самоорганизующийся информационный след. После физической гибели носителя этот след какое-то время сохраняет информацию в доступности в виде проекции в многомерном континууме. В критической ситуации, незадолго до гибели, образуется что-то вроде связи между всей совокупностью этих следов и данной конкретной особью. Когда живое существо при смерти, эту информацию можно считать. Если знать, что считывать, быть в ментальном контакте с умирающим. Таким образом та личность, которая состоит из людей в городе, научилась воровать информацию извне. Это разгадка их быстрого прогресса.
— Постой, — вмешался я, — но что же тогда происходит потом? Почему города пустеют и исчезают?
— Ты ведь уже понял, да, Гриша? — Голос Гайи был грустным.
— Их… считывают?
— Да, Гриша. Полагаю, что так. Вместо того, чтобы пытаться дорастить до нужной кондиции целую огромную цивилизацию, нечто, программировавшее третью версию эволюции, пошло по пути постепенного сбора урожая. Отдельные города-муравейники быстро осознаю себя. Двигаются по пути развития. И достигают зрелости гораздо быстрее, чем сообщества предыдущего поколения. Но что самое замечательное: они всегда оставляют на планете «дикую рассаду». Из которой потом появляются новые города-муравейники. Да, возможно, для разового считывания такой город — это мелочь. Но за тысячелетия их накапливается более, чем достаточно. Этот способ, должна признать, значительно более эффективен, чем другие.
— Но для чего их считывают? Что берут? Это тебе удалось понять? — спросил я.
— Не до конца, Гриша, увы, пока не до конца, — Гайя вздохнула, — поэтому здесь я не смогу сказать тебе ничего нового. Зато благодаря этому контакту я разобралась, как работает любовный тюрвинг. И теперь окончательно смогу обезопасить вашу команду от распространения этой заразы. Более того, при необходимости я смогу создать любое количество подобных устройств.
— Лучше не стоит! — попросил я, — но всё же хоть какие-то хорошие новости… в наших обстоятельствах это уже не мало!
— Это не единственные хорошие новости, Гриша, — продолжала Гайя, — я только начала.
Мы с Каем переглянулись, но промолчали.
— Создание в городе не знает о моём существовании. Защита создавалась непреднамеренно. Да и не защита это вовсе. Просто то, что объединяет мой мицелий в единую мыслящую сеть несовместимо с основой его существования. Оно меня просто вытесняет. А я поступила очень дальновидно, что не стала пытаться взломать эту так называемую защиту силой. Потому что единственное, чего бы я добилась — это то, что обо мне бы узнали. Кем бы ни были считыватели, они бы получили сведения обо мне.
— Это… обнадёживает, — заметил я, — но всё-таки. Что же нам делать? Судя по тому, что я помню, у нас ведь как-то получилось создать нормальную цивилизацию?
— Нам предстоит проделать большую работу, Гриша, чтобы это стало реальностью. Но рассчитывать на память я бы не стала. Содержимое твоей головы, весь твой прошлый опыт, завязан на динамическую четырёхмерную систему. Проще говоря, оно меняется, в зависимости от того, что происходит здесь и сейчас. А ты, разумеется, не можешь этого ни отследить, ни осознать.
— Ясно, — кивнул я.
— Но это ещё не всё. Понимаешь, какая ситуация. Считыватели пока что не знают о моём существовании. А, значит, у нас есть возможность одним махом решить эту проблему. Понимаете, ребята?
