— Тогда просто перестань дергаться, Дэшелла, и выслушай меня.
Ненавижу его за то, что он единственный, кто зовет меня полным именем. Это очень старомодно и чопорно и рушит всю атмосферу кокетства, которую я, будем честны, и так почти испортила.
— Если я выиграю, ты станешь моей маленькой ручной кошечкой, ДэшеллаМеррой, герцогиня Аберкорн.
— Что? — не верю своим ушам.
Эван лишь ухмыляется.
— Не делай вид, что не понимаешь. Я выразился предельно ясно.
— Думаешь, нацеплю ошейник со звоночком и буду прыгать перед тобой на задних лапках?
— Думаю, меня вполне устроит вид тебя совершенно голой в моей постели, — без запинки поясняет герцог.
Да уж, он, в самом деле, выразился совершенно однозначно.
— Только дуры играют на собственное тело с противником, у которого невозможно выиграть, — отвечаю я, изо всех силы пытаясь унять громко скачущее сердце.
Это же Эван: мужчина, о котором я мечтала еще девчонкой и, чего греха таить, позже, намного позже, просыпаясь посреди ночи в пустой супружеской постели. Я бы даже назвала это одержимостью — мечтать о мужчине столько лет, представлять его в самых порочных фантазиях и воображать, какими бы могли быть наши общие дети. Маленькая Дэш мечтала не о принце, невестой которого была, а о его несносном дяде. И верила, что однажды он перестанет смотреть важные письма и шептаться со шпионами, а поднимет голову и посмотрит на нее так, как мужчине положено смотреть на женщину.
Что ж, можно сказать, своей цели я добилась: сейчас герцог Росс действительно смотрит только на меня, но вряд ли в этом есть хоть капля радости, ведь он смотрит на меня как на продажную девку. И мы оба знаем, что это нарочитый взгляд и нет за ним никакого интереса, кроме желания уложить меня в постель и доказать, что его невозможно обмануть и им нельзя манипулировать при помощи красивых ног и соблазнительно стянутой корсетом груди.
В самом деле, это ведь Эван — он всегда, чтоб его, на шаг впереди.
— Ты струсила? — Эван снисходительно приподнимает уголок губ. Нет, конечно же, это далеко не улыбка, а лишь свидетельство того, что он ожидал более азартной игры. — Дэш, Дэш… Маленькая испуганная девочка. Семь лет прошло, а ты все так же не научилась делать большие ставки. — Он берет меня за подбородок большим и указательным пальцами, приподнимает лицо и пристально всматривается в несуществующий узор на коже. — Я знаю обо всех твоих планах, маленькая глупая девочка, и очень советую — пока еще во мне жива капля памяти о старой дружбе между нашими семьями — не делать ничего из задуманного. Поверь, мне не доставит радости зрелище твоей хорошенькой головки, которую палач поднимет над толпой.
Он наклоняется мучительно медленно, словно время действительно можно растянуть, как свежую карамель. На мгновение мне даже кажется, что вся эта бравада была лишь для того, чтобы лишить меня уверенности, выбить почту из-под ног и подчинить, но я быстро беру себя в руки.
— Ты просто боишься проиграть сопливой девчонке, Эван, — говорю с насмешкой. Никогда в жизни мне не было так сложно притворяться, но сейчас, когда в синих глазах герцога вспыхивает гнев, я понимаю — удар пришелся точно в цель.
Он быстро разжимает пальцы и делает вид, что тянулся ко мне лишь для того, чтобы провернуть очередной гениальный кульбит своего таланта играть человеческими чувствами, но мы оба знаем — мгновение назад он жаждал поцелуя так же сильно, как и я.
Маленькая победа придает мне сил, и я, чтобы укрепиться в своем положении, медленно иду к подготовленному для шахматной игры столу.
— Ты не так умна, если всерьез полагаешь, что я боюсь тебе проиграть, — немного нервно бросает Эван, но минутная слабость быстро проходит — он снова холоден и собран и лениво следит за моими пальцами на короне фигурки белой королевы. — Впрочем, я слышал, старый герцог был большим любителем устроить славную войну на доске. Полагаю, этому-то он тебя и обучал долгими неинтересными ночами за дверью супружеской спальни.
— Полагаешь? — Я отрываю взгляд от доски и смотрю на герцога из-под полуопущенных ресниц. Знаю, что этот взгляд сводит мужчин с ума, а мягкая полуулыбка в довесок никогда не будет лишней. — Разве твои шпионы не знают этого наверняка? Я была уверена, что видела чей-то любопытный глаз в замочной скважине.
— Мои источники, Дэшелла, куда более изящные и достоверные. Например, письма самого герцога, в которых он сокрушается, что не может объездить молодую кобылку.
Я не верю ни единому его слову, потому что если и было что-то, что держало нас с мужем крепче брачных обетов, так это взаимная ненависть к герцогу Россу. Ведь и моему старому герцогу прилично досталось от интриг этого манипулятора.
— Надеюсь, те письма тебя развлекли? — Я изящно присаживаюсь на краешек стула. — И надеюсь так же, что и ты меня развлечешь, потому что, признаться, у меня есть куда более интересные дела, чем пикироваться словами с великим герцогом Россом.
Он присаживается к столу и жестом передает мне право первого хода.
Нужно сказать, не единожды за время игры я с благодарностью вспоминаю советы Блайта. Понимаю, что мне не выиграть, ведь Эван буквально на ходу рушит все мои попытки предугадать его тактику, но несколько раз неприятно удивляю его, успешно избегая ловушки на доске. Когда партия подходит к середине, я жалуюсь на жажду — и Эван приносит мне кубок. Снова делаю вид, что пью, и потихоньку начинаю строить из себя захмелевшую. Даже если в моем кубке нет никакого «особенного» эликсира, я всегда могу списать болтливость на неумение пить. Кстати, пить я и правда не умею. Вина на островах все до невозможности кислые, чтобы утолять жажду в палящий зной, и во рту от них отвратительное послевкусие. Старый герцог говорил, что это дело привычки, но за семь лет я ее так и не обрела.
Я понимаю, что Эван все-таки разыграл свою партию, когда становится ясно, что каждый мой ход теперь лишь совершенно предсказуемая последовательность ведущих к поражению шагов.
— И ты еще хотел, чтобы я играла с тобой на всякие гнусности, — «хмельно» смеюсь я, забрасывая ногу на ногу на мужской манер.
Герцог отрывает взгляд от доски и скользит им по моей ноге. Нарочно покачиваю носком. Что бы там ни говорили, но лучшие помощники женщины: соблазн, кокетство и хитрость. А умная женщина умеет пользоваться всеми тремя одновременно.
— Хотел, Дэшелла, и до сих пор хочу. Без всяких шахмат.
Он так резко смахивает фигуры с доски, что я на миг вздрагиваю, чуть было не «уронив» свою маску притворства. Костяные королевы, короли, советники и конницы, солдаты и офицеры, башни и лучники дождем падают на пол, разряжая тишину мелодичным постукиванием.
— Тебе незачем уезжать в своей неприспособленный для жизни замок.
— Он очень даже приспособлен.
— Обманывать меня? — Эван поднимается и уходит в противоположный конец зала. Сбегает он от меня что ли? Или я выдаю желаемое за действительное? — Ты зачем-то вернулась, Дэшелла. Ради мести? Ради Триединых, это же абсурд. Ты на шахматной доске не можешь со мной справиться, а в искусстве плетения интриг мне нет равных. Ты это знаешь, я это знаю, король это знает и даже безмозглый принц. Это мир взрослых мужских игр, и сопливую девчонку здесь просто растопчут.
