— Потому он и охотится за мной. Другой причины быть не может.
Темные брови Леона сошлись на переносице. Париж буквально кишел разговорами об астрономии, алхимии и колдовстве, и то были опасные разговоры.
— Если она владела таким знанием, то самое лучшее молчать об этом.
Темно-пурпурное марево раскинулось над пустынными просторами полей. Леон тяжело вздохнул. Поблизости не видно никакого укрытия, а лошади совершенно измучены.
— Нам придется спать здесь до рассвета.
Мариетта кивнула.
Едва сгустились сумерки, она улеглась на землю рядом с Леоном. Его плаща было недостаточно, чтобы укрыться обоим, тем более что Леон целомудренно сохранил расстояние примерно в два фута между собой и Мариеттой.
Леон вздохнул еще раз. Да пошла она, эта скромность, куда подальше. Не может же он замерзнуть до смерти.
— Слишком холодно, чтобы спать отдельно друг от друга.
Она не запротестовала, когда Леон привлек ее к себе настолько близко, что можно было различить биение его сердца.
Уже вторую ночь Леон засыпал, вдыхая запах лаванды, который делал светлыми его сны. Близость Мариетты доставляла ему совершенно неуместное чувство радости. Он убеждал себя, что это лишь потому, что он стосковался по Элизе и поневоле привык думать не о белокурых волосах и застенчивых фиалковых глазах, а о глазах ярко-зеленых, в которых негодование так быстро сменяется весельем. Впрочем, успокоил он себя, это уже не имеет значения. Завтра их с Мариеттой пути разойдутся. И он больше никогда ее не увидит.
Мариетта обнаружила, что ей стало намного теплее, когда она обхватила Леона за талию обеими руками, а голову опустила на его широкую грудь. Леон же не выразил протеста по поводу столь приятного положения.
Глава 3
Мариетта приоткрыла глаза, когда солнечный луч коснулся ее лица. Голова Леона лежала у нее на груди. Мариетта начала осторожно перебирать пальцами темные кудряшки, гадая, пудрил ли он волосы, когда жил при дворе. Он не нуждался в парике. Густые волосы, длиной до плеч, приятно щекотали ее ладонь.
Леон наполовину пробудился и щекой почувствовал теплое тело Мариетты. Сжав рукой ее тоненькую талию, он на какую-то минуту решил, что находится в испанском борделе. А когда приоткрыл глаза и, охваченный желанием, наклонил голову, чтобы поцеловать любовницу, обнаружил, что обнимает не шлюху, а Мариетту.
— Боже истинный! Я подумал, что это шлюха!
— Я вам не шлюха! — яростно возмутилась Мариетта, вскакивая на ноги.
— Значит, спешите в нее превратиться! — Неутоленное желание сделало Леона грубым.
— Это вы навязывали мне свои любезности! — выкрикнула Мариетта и одним прыжком взлетела в седло Сарацина, желая скрыть свое унижение.
— Упаси меня Господь! — Леон зашагал к коню инквизитора. — Только благодаря вам я провел ночь под открытым небом, а не в удобной постели. Я всего-навсего старался сохранить тепло.
— Запустив руку мне за корсаж? — с издевкой спросила Мариетта.
Леон побагровел от злости и поспешил вскочить в седло.
— Если я и сделал это, можете быть уверены, что я спал и не сознавал своих движений, — ответил он жестко. — Я собираюсь жениться на женщине, которую люблю с давних пор. Вряд ли можно поверить, что я стал бы заигрывать с крестьянскими девушками по пути к невесте.
— Не могу судить о других девушках, месье, — саркастически заговорила Мариетта, — но вы безусловно заигрывали со мной.
— Единственный поцелуй, — небрежным тоном бросил Леон. — И то случайный.
Голос у Мариетты дрожал от ярости, когда она парировала удар:
— Можете считать большой удачей, что вам так повезло. Я из рода Рикарди, а вовсе не простая деревенская девчонка, с которой можно кувыркаться на траве ради собственного удовольствия.
— В последний раз говорю вам, мадемуазель, я не получил никакого удовольствия!
— Вот и хорошо, потому что ваше внимание, сознательное или нет, решительно неприемлемо!
— В таком случае всего доброго. А то, боюсь, от излишней близости со мной вы подхватите лихорадку, — сухо заявил Леон.
Оба уже в седле, они обменялись гневными взглядами.
Неудержимые слезы хлынули у Мариетты из глаз. Прежде чем Леон успел это заметить, она ударила Сарацина пятками в бока и галопом понеслась вперед.
Услыхав у себя за спиной конский топот, она принялась понуждать коня скакать еще быстрей.
— О нет, вот этого не надо!
Рука Леона потянулась к поводьям, и, повинуясь воле хозяина, конь остановился. Мариетта тем временем поспешила утереть слезы тыльной стороной ладони.
— Эта лошадь вроде бы принадлежит мне, — произнес Леон голосом, угрожающе спокойным.
— Так и заберите ее!
Мариетта спрыгнула на землю и уставилась на Леона, гордо запрокинув голову и уперев руки в бока, словно утрата средства передвижения на расстоянии многих миль от какого бы то ни было жилья не имела для нее ни малейшего значения. Она пребывала в блаженном неведении, что без плаща Леона стоит перед ним совершенно обнаженная от талии и выше. Леон, разумеется, обратил на это внимание, и гнев его испарился столь же быстро, как и вспыхнул.
Он разразился оглушительным хохотом. У девчонки только спина чуть прикрыта обрывками платья, и тем не менее она взирает на него, Леона де Вильнева, Льва Лангедока, так же высокомерно, как взирала бы Франсина де Бовуар на самого ничтожного из своих слуг.
Его смех ничуть не повлиял на боевое настроение Мариетты. Поскольку Леон явно не намеревался спешиться с коня инквизитора и продолжал задерживать поводья Сарацина, она, высоко подняв голову, зашагала по дороге бог весть куда.
— Эта дорога ведет к морю, — крикнул Леон ей в спину.
Мариетта сжала руки в кулаки и сменила направление.
— А этот путь уведет вас в горы.
Он ехал следом за ней, пустив коня размеренным шагом. Дыхание Сарацина щекотало Мариетте затылок. Ногти ее глубоко вонзились в ладони.
— Ну а по этой дороге вам понадобится идти целый день, никак не меньше, чтобы добраться до жилых мест.
— Ну так и ехали бы вы лучше своей дорогой, — огрызнулась она. — Утро уже наполовину прошло.
— Что верно, то верно, — вполне учтивым тоном согласился Леон. — Садитесь на вашу лошадь. Я сдержу слово и не оставлю вас до тех пор, пока мы не доберемся до мест, где вы сможете найти себе пристанище.
— Это ваша лошадь, а не моя!
Мариетта продолжала шагать по дороге, не удостоив Леона взглядом.
— Мне думается, можно сбить ноги в кровь, если долго идти босиком по земле, — продолжал он все тем же учтивым тоном.
