Выпив стакан воды, рассматриваю симпатичную коллекцию гжельских статуэток на открытой кухонной полке. Потом взгляд падает на открытую пачку миндального печенья, выглядящую очень аппетитно. В конце концов, я же решила бороться со своей зажатостью… мне так хочется выпить горячего чая с печенькой. Обожаю чай, если не удается выпить чашечку каждые скажем пять часов — чувствую себя не в своей тарелке. Короткая борьба с собой, и я включаю электрический чайник.
Испуганно кошусь в другой конец квартиры. Тишина. Точно уснул Самойлов. Вздыхаю. Еще бы. Четвертый час ночи. Придется его будить, чтобы вызвать такси… Неловко, а что делать. Не спать же на кухонном стуле на хромированной крутящейся ножке.
Взбодрившись горячим напитком, отправляюсь в примерочную. Она просторная, задекорирована красивыми фиолетовыми шторами. Внутри одна стена сплошь состоит из зеркала, а возле другой стоит симпатичная стильная кушетка, обитая фиолетовым бархатом, чуть темнее тоном, чем занавески. Очень стильно, мне начинает нравиться происходящее. И правда Золушкой себя ощущаю.
Скидываю наконец мокрое платье, и вздыхаю с облегчением.
На секунду замираю, никогда не рассматривала себя в таком большом зеркале. Фигура у меня ничего, живот плоский, я в детстве занималась плаванием, и результаты до сих пор — мышцы в тонусе, талия стройная, ноги спортивные. Хотя я в маму, а она склонна к полноте. Разглядываю грудь, высокую, пышную, конечно есть и побольше, и некоторые даже специально для этого операции делают… Но я такого не понимаю. Вроде и не так она огромна, но меня — смущает. Поэтому никогда не покупаю бюстгальтеры с пуш-апом, только самые скромные, которые наоборот визуально скрывают мои объемы.
Комплект белья на мне белый, довольно простой, хотя самый дорогой из тех что имеются в моем небогатом гардеробе. По краю кружева, очень люблю такие акценты. Хотя раньше белье по большей части покупала спортивное.
Не знаю, сколько продолжалось мое позирование самой себе перед зеркалом. Может минут пять от силы. Но вот случайно взгляд падает на штору, которая у меня за спиной. И к своему ужасу, встречаю в зеркале взгляд горящих мужских глаз. Из-за отодвинутой слегка шторы за мной наблюдает босс.
На меня буквально ступор находит! Каменею, обхватываю себя руками. Слова не могу произнести. И похоже, Самойлов тоже остолбенел. Это даже смешно, если бы не было так… пронзительно. Полная тишина, только сейчас понимаю, что не слышно больше телевизора. И два застывших друг напротив друга человека.
— Почему… вы подглядываете? — спрашиваю тихо, выдавливая слова усилием воли.
— Я не подглядываю. Я смотрю.
И правда, взгляд прямой, пронзительный, ему невозможно сопротивляться.
У меня подкашиваются колени. Взгляд лихорадочно мечется по сторонам, только бы не смотреть на босса.
Почему он не уходит? Почему продолжает стоять и пожирать меня глазами?
В следующую секунду Самойлов подается вперед, нарушив мое личное пространство. Наши взгляды перекрещиваются, в его глазах читаю обещание и вызов. А в моих испуг и паника, я уверена.
— Чего вы хотите от меня? — спрашиваю с мукой.
— А ты чего от меня хочешь, Настя? — мягко произносит босс.
— Ничего…
— Лгунья, — выдох, легкая насмешка в нем обижает меня.
— Почему вы так говорите?
— Настя, я звал тебя, — качает головой босс. — Громко. Несколько раз, пока не догадался заглянуть сюда.
— Вы что, считаете я разделась намеренно? — моему изумлению нет предела.
— Признаюсь, именно эта заманчивая мысль пришла мне в голову. Что все это было… частью твоего плана. Только не смущайся, малыш. Это очень… кхм, креативно.
Да он издевается!
Открываю рот, чтобы выдать неуемному воображению Самойлова гневную отповедь, вот только не успеваю. Босс наклоняется ко мне, его губы легонько касаются моих губ, и все язвительные аргументы вылетают из головы.
Меня буквально током пронзает.
Время замирает, пока беспомощно пытаюсь контролировать реакцию своего тела на босса.
Это перестало быть безобидным флиртом.
Все серьезно.
И помоги мне Боже, я хочу этого мужчину!
Герман подается вперед, проводит кончиком языка по моим губам. Приоткрывает их, затем накрывает жадным поцелуем, который с каждой секундой становится все более глубоким и страстным. Мой разум затуманивается, по телу пробегают волны расплавленного огня.
Начинаю отстраняться, пока желание, вспыхнувшего острой вспышкой во мне, не стало слишком опасным. Самойлов глухо рычит, протестуя, но отпускает, срывая с моих губ последний поцелуй.
Вот только кажется я опоздала. Тело выкручивает от потребности в этом мужчине, в его поцелуях, прикосновениях. Закрываю глаза, взмолившись про себя: «Пожалуйста, только не это. Если я займусь с ним любовью, то отдам ему всю себя и слишком мало получу взамен».
Самойлов улыбается, его глаза вспыхивают, мое тело отзывается дрожью. Как бы я ни сопротивлялась, ни пыталась быть разумной и смотреть на происходящее трезво, в этом мужчине есть что-то такое, что неодолимо притягивает меня к нему. Дело не в его красоте и мужской харизме… Это необъяснимо.
И все же я отскакиваю и вжимаюсь в стену, смотрю на него непонимающе-растерянно, не зная, что делать дальше.
— Ты такая красивая, малыш, — произносит Герман хрипло. — Признаюсь, я не надеялся на такое продолжение. Ты была такой закрытой, упрямой. Тем слаще твои поцелуи…. Иди ко мне.
Словно загипнотизированная подаюсь к нему, Герман нежно касается губами моих губ, затем еще раз. Боль желания, из-за которой внутри все трепещет, усиливается. Почему его поцелуи так невыразимо сладки?
— Ты меня больше не боишься? — бормочет Герман, покрывая мое лицо поцелуями.
Как ответить? Я и слова выдавить не могу.
Пожалуй, сейчас я гораздо сильнее боюсь своей реакции на этого мужчину. Он сжимает меня в объятиях. Его ладони гладят мои плечи, шею, и спускаются к груди.
— Никогда не видел красивее, — произносит хрипло, пожирая взглядом предмет моего вечного смущения, и я краснею.
Я не должна ему верить! Определенно, этот мужчина опытный соблазнитель…
Когда он расстегивает мой бюстгальтер и накрывает ртом затвердевший сосок, прикусываю губу и выгибаюсь дугой в его объятиях. Герман нестерпимо медленно и убийственно долго гладит, сжимает, исследует мое тело, точно опытный музыкант, преклоняющийся перед инструментом.
Я будто плыву в вязком облаке, загипнотизированная, покорная.
Его рука скользит вниз к моему запястью, и пальцы сжимают мою ладонь.
— Пойдем, Настя.
Герман выводит меня из примерочной. В квартире царит полумрак. Он видимо успел погасить большой свет, и теперь ведет меня совершенно непонятно куда.
