Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
Истинное, бесконечное всеобщее, которое непосредственно внутри себя есть как особенность, так и единичность теперь должно быть сначала рассмотрено ближе как особенность. Оно определяет себя свободно; получение им характера чего-то конечного не есть переход, имеющий место лишь в сфере бытия; оно есть творческая мощь, как абсолютная отрицательность, соотносящаяся с собой самой. Оно, как таковая творческая мощь, есть различение внутри себя, а последнее есть процесс определения благодаря тому, что различение едино с всеобщностью. Тем самым оно есть полагание самих различий, как всеобщих, соотносящихся с собой. Этим они становятся фиксированными, изолированными различиями. Изолированное устойчивое наличие конечного, которое прежде определяло себя как его для-себя-бытие, а также как вещность, как субстанция, есть в своей истине всеобщность, каковой формой бесконечное понятие облекает свои различия, – формой, которая сама как раз и есть одно из его различий. В этом и состоит творческая деятельность понятия, которая может быть постигнута лишь в самой этой его наивнутреннейшей сердцевине.
В. Особенное понятие
Определенность как таковая принадлежит к бытию и качественному; как определенность понятия она есть особенность. Она не есть граница, т. е. не относится к некоторому другому, как к своему потустороннему, а, наоборот, как только что обнаружилось, она есть собственный, имманентный момент всеобщего; последнее находится поэтому в особенности не у чего-либо другого, а всецело у себя самого.
Особенное содержит в себе ту всеобщность, которая составляет его субстанцию; род неизменен в своих видах; виды разнятся не от всеобщего, а только друг от друга. Особенное имеет с другими особенными, к которым оно относится, одну и ту же всеобщность. Вместе с тем их разность[16], в силу их тождества с всеобщим, всеобща как таковая; она есть тотальность. Особенное, следовательно, не только содержит в себе всеобщее, но изображает последнее также и своей определенностью; постольку всеобщее образует собой ту сферу, которую должно исчерпать особенное. Эта тотальность, поскольку определенность особенного берется как голая разность, выступает как полнота. Виды в этом смысле постольку даны полностью, поскольку именно их не имеется больше того, чем перечислено. Для них нет никакого внутреннего мерила или принципа, так как разность именно и есть то лишенное единства различие, в котором всеобщность, представляющая собой, сама по себе, абсолютное единство, есть лишь внешний рефлекс и некоторая неограниченная, случайная полнота. Но разность переходит в противоположение, в некоторое имманентное соотношение разных. Особенность же, как всеобщность, есть такое имманентное соотношение в себе и для себя, а не через переход; она есть тотальность в себе самой и простая определенность, по существу, принцип. Она не имеет никакой иной определенности, кроме той, которая положена самим всеобщим и получается из последнего следующим образом.
Особенное есть само всеобщее, но оно есть его различие или его соотношение с некоторым другим, его свечение во-вне; но налицо нет никакого другого, от которого особенное было бы отлично, кроме самого всеобщего. Всеобщее определяет себя; таким образом, оно само есть особенное; определенность есть его различие; оно отлично лишь от самого себя. Его виды суть поэтому лишь (a) само всеобщее и (b) особенное. Всеобщее как понятие есть оно же само и его противоположность, которая опять-таки есть оно же само как его положенная определенность; оно охватывает собой последнюю и находится в ней у себя. Таким образом, оно есть тотальность и принцип своей разности, которая всецело определена лишь им самим.
Нет поэтому никакого другого истинного деления, кроме того, при котором понятие отодвигает само себя в сторону, как непосредственную, неопределенную всеобщность; именно это неопределенное создает его определенность или, иначе говоря, создает то обстоятельство, что оно есть некоторое особенное. И тои другое есть особенное, и потому они соподчинены. И то и другое, как особенное, есть вместе с тем противостоящее всеобщему определенное; в этом смысле они называются подчиненными всеобщему. Но именно потому это всеобщее, в противоположность которому определено особенное, тем самым скорее само есть также лишь одно из противостоящих. Если мы говорим здесь о двух противостоящих, то мы должны поэтому также сказать, что оба они составляют особенное не только вместе, не только как бы в том смысле, что они лишь для внешней рефлексии одинаковы в том отношении, что оба они суть особенные, а в том смысле, что их определенность друг против друга есть, по существу, вместе с тем лишь одна определенность, та отрицательность, которая во всеобщем проста и едина (einfach ist).
Различие, каковым оно обнаруживает себя здесь, таково, как оно есть в своем понятии и тем самым в своей истине. Все предыдущие различия обладают этим единством в понятии[17]. Как непосредственное различие в бытии, оно есть граница некоторого другого; в том виде, в каком оно выступает в рефлексии, оно есть относительное различие и положено как соотносящееся по существу со своим другим; здесь, стало быть, единство понятия начинает становиться положенным; но вначале оно есть лишь свечение (der Schein) в некотором другом. Переход и разложение этих определений имеют лишь тот истинный смысл, что они достигают своего понятия и своей истины; бытие, наличное бытие, нечто, или целое и части и т. д., субстанция и акциденции, причина и действие суть, взятые сами по себе, определения, созданные мыслью; как определенные понятия они постигаются постольку, поскольку каждое из них познано в единстве со своим другим или противоположным. Например, целое и части, причина и действие и т. д. еще не суть такие разные, которые были бы определены по отношению друг к другу, как особенные, ибо хотя они в себе и доставляют одно понятие, однако их единство еще не достигло формы всеобщности; и точно так же то различие, которое имеется в этих отношениях, еще не обладает той формой, по которой оно есть единая определенность. Например, причина и действие суть не два разных понятия, а лишь одно определенное понятие, и причинность, как всякое понятие, есть нечто простое.
Что касается полноты, то оказалось, что определенность особенного полностью исчерпывается различием всеобщего и особенного и что лишь эти два определения составляют его особенные виды. В природе мы находим, правда, более двух видов одного какого-нибудь рода, равно как и эти многие виды не могут иметь вскрытого выше отношения друг к другу. Но в том-то и состоит бессилие природы, что она не в состоянии сохранить и выразить собой строгость понятия и растекается в такое чуждое понятию слепое многообразие. Многообразие ее родов и видов и бесконечная разность ее образований может вызывать в нас восхищение, ибо в восхищении нет понятия, и его предметом служит то, что лишено разумности. Так как природа есть вне-себя-бытие понятия, то ей предоставлено растекаться в этой разности, подобно тому как дух, хотя он и имеет понятие в образе понятия, пускается также и в представливание и носится по бесконечному многообразию представлений. Многообразные роды и виды, встречающиеся в природе, не должны считаться чем-то более высоким, чем произвольные причудливые мысли духа в его представлениях; и те и другие, правда, являют нам повсюду следы и предвосхищения понятия, но не изображают последнее в верном отображении, так как представляют собой сторону его свободного вне-себя-бытия; понятие есть абсолютная мощь именно потому, что оно может свободно отпускать имеющееся в нем различие, дозволять ему, чтобы оно приняло образ самостоятельной разности, внешней необходимости, случайности, произвола, мнения, в которых, однако, мы должны видеть не более чем абстрактный аспект ничтожности.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
