Поднимается, редкие курильщики провожают его сонными глазами, открывает ключом дверь. Нет, не спит. Его ещё нет дома. Странно, Яно никогда нигде не задерживается.
Ислам размышляет, хочется ли ему спать. По всему выходит, что не слишком. Садится к компьютеру, включает музыку и в этот момент слышит, как Яно входит в комнату. Туфли стучат бодрее и весомее, чем обычно, и Хасанов чувствует, словно радарами, лопатками, как сосед по комнате застыл на пороге. Как принимается расшнуровывать ботинки, переложив свой Значительный Вид на сгиб локтя. Обычно его не слышно ровно до тех пор, пока не разуется, не повесит на крючок пальто и не коснётся плеча, чтобы добиться внимания Ислама, и печальным тоном попросить убавить музыку. От этой его привычки Хасанов не раз проливал на клавиатуру чай.
Внутри нарастает, как снежный ком, любопытство, Ислам чувствует, как трепыхаются, чувствуя его приближение, лёгкие. Спрашивает:
— Что такое? Выглядишь так, как будто тебе тётя из Амстердама посылку прислала.
— У меня нет тёти в Амстердаме, — говорит. Бережно ставит свой Значительный Вид на стол перед самым носом Ислама, и тот жадно раздувает ноздри. Чего он действительно терпеть не может, так это загадочного выражения на чужом лице. Хочется кликнуть по нему правой кнопкой мышки и щёлкнуть «распаковать».
— Давай уже, не тяни.
Молчит, и лицо такое загадочное-загадочное. Значительное. Видно, из самого лезет из всех щелей, Значительный Вид трепыхается, как парус на ветру, вот-вот пойдёт прорехами.
— Сделай музыку потише, пожалуйста.
Сама невинность. Змей-искуситель. Ислам выключает винамп, отрубает от сети колонки.
— Доволен? Теперь выкладывай.
— Я познакомился с очень интересными ребятами.
— Что за ребята? Ты познакомился с проститутками?
— Никакие не п-проститутки!
В минуты волнения Яно слегка заикается. Правда, количество вещей, которые могут по-настоящему тронуть его за живое, стремятся к минус бесконечности. Яно есть дело до всего, но он легко может уйти из одного своего мира в другой, если в первом на него кинут недобрый взгляд или не станут слушать. У всех остальных же есть только здесь и сейчас.
Уходит в свой конец комнаты, где сбрасывает с себя все социальные нормы, так же, как до этого сбросил кеды. Потягивается и с наслаждением ныряет в своё ян. Сомик, которого выпустили в родной аквариум. Зарывается в ил, в груду цветных маек, книг и карт на диване, наружу торчат только глаза. Кровать под ним колышется, из-под одеяла во все стороны лезут подушки. Он всегда спит одновременно на трёх подушках. А когда настроение портится или, наоборот, взлетает до небес, достаёт ещё одну, синюю с ярко-жёлтыми месяцами и звёздами на наволочке.
— Ладно. Хорошо, не проститутки. Прости мне моё желание сострить. Оно иногда опережает здравый смысл.
— Оно всегда его опережает, — укоризненно.
И снова молчание. Не молчание, а скорее его эквивалент общения. Так молчать может только Яно. Вроде и молчит, а в то же время — общается с тобой. И действительно, посидишь с ним вот так вот, и возникает ощущение, что хорошо поговорили. Только вот о чём — не помнишь.
Нет, ну в конце-то концов! Сколько можно!
— Выкладывай давай.
Яно вскакивает и начинает прохаживаться по комнате, в волнении залезая носками на половину Хасанова. Граница колеблется, словно линия прибоя, и вещи начинают переваливаться на эту половину. Неряшливая тетрадка с набором нот для духовых инструментов всё ближе к стулу Ислама, коробочка с разноцветными шариками-прыгунами опрокидывается, рассыпая содержимое.
— Я познакомился с такими ребятами…
— Солдат шёл по улице домой, и увидел он этих ребят, — насмешливо декламирует Хасанов.
Яно замахал руками:
— Ты не понимаешь! Это ребята такие же как мы. Против всего.
— Как это?
— Ну, помнишь, как мы листовки отдирали?
— Ну.
— Они так тоже умеют.
— Да ладно.
— Точно. Только у них, как это… калибр другой.
— Занимаются щитовой рекламой?
Яно объясняет, и Ислам заинтересованно спрашивает:
— Нечто вроде анархистов или этих, как их… несогласных. Это у них ты весь день пропадал?
— У них. И пойду ещё завтра!
— Что же, если они хотят прибрать на улицах, то я вас благословляю. Смотрите только, не настрогайте детей.
Яно подходит совсем близко, волоча за собой за обвивший ногу провод зарядник от телефона. Заглядывает в лицо Хасанову.
— А пошли завтра после пар со мной?
— Это же твои друзья.
— Ты работаешь?
— Нет…
— Вот и идём. Тебе они тоже понравятся.
Яно снимает очки, чтобы протереть стёкла низом майки, и на лице проступает несвойственное ему упрямство.
Ислам удивлён этому так, что не может не согласиться.
Хасанов подозревал, что ехать далеко не придётся: наверняка эти волшебные люди сидят где-то под боком. Но что настолько под боком, стало для него сюрпризом. Сразу после пар Яно с таинственным выражением потащил его по тёмным закоулкам университета. На первом этаже много закрытых кабинетов, и в одну из таких дверей, ничем не отличающихся от других, эстонец и стучит.
В двери обозначается щель:
— Это ещё кто такой?
Яно подтаскивает Ислама под лучик света, и Хасанов наблюдает внимательный глаз и краешек чьего-то небритого подбородка.
— Он мой друг.
— Какой ещё друг? — не унимается страж. — А ты кто такой?
Яно роняет руки.
— Я же вчера. Я же был вчера… с Наташей. Ну как же?
— Ааа. С Наташей. Пароль помнишь? — спрашивают с сомнением.
— Не помню, — сокрушается Яно.
— Ладно. Проходите.
Их впускают внутрь, и обстановка наносит удары по органам чувств. На зубах, словно жвачка, горький запах клея, сладковатый типографский запах, такой, который бывает от свеженапечатанных книг, всё вместе замешано на сухом механическом тепле. В ушах пробкой становится звук десятка голосов, какой-то скрежет, стук как будто, к этому примешивается невозможный в этой обстановке истеричный перебор клавиш пианино: пианист, похоже, ударяя по клавише, попадает пальцами по обеим соседним. В этой какофонии с трудом угадывается Чайковский. «Времена года» обретают какие-то новые оттенки: словно в разгар лета над твоей головой разворачиваются небеса и начинает идти снег. Из другого угла надсадно звучит на какой-то дедовской УКВ-волне радио. Даже воздух, кажется, лижет наждачкой кожу.
— Пароль запомнил?
Яно пытается перекричать шум.
