Книга Убийство по графику - Алена Егорова

Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38

Сергей и Пашка открыли глаза, но не сразу сообразили, что уже утро и что ночевали они в отделении. Но потом переглянулись, вспомнили, как оказались тут. Глядя на своего могучего сотрудника, ухмыльнулись, оба знали, что их богатырь Арсений без пожрать не мог.

– Давайте вставайте, умывайтесь, а я пока кофейку с бутербродами приготовлю. Сейчас завтракать будем, – заботливо хлопотал он.

И Сергей, и Павел все еще хотели спать, аппетит тоже еще не проснулся.

– Видели бы вы себя. Вы как два пьяных, взъерошенных воробья. Слезайте со стола. Давайте дуйте морды мыть, а то смотреть на вас страшно, – ржал беззлобно над ними Арсений – Вы не одни в отделении ночевали. Эксперты, говорят, тоже тут всю ночь работали. Вроде обнаружили что-то. Наш маньячина или нет, скоро узнаем.

Пока парни умывались, на столе уже дымился кофе, а на широкой тарелке лежала гора бутербродов. Сразу видно, что Арсений жил один. Бутерброды были правильные, мужские. Сослуживцы сели завтракать в полном молчании. Хотелось просто насладиться завтраком и смотреть, как за окном красиво падает мягкий, пушистый снег. О работе не хотелось ни говорить, ни думать. Хотелось чувствовать, как по телу разливается тепло от горячего кофе, выгоняя сонную хандру, как организм постепенно просыпается. Так и завтракали в молчаливой тишине.

Свет фонарика резко остудил пыл. Внутри что-то оборвалось. От досады заскрипели костяшки на руках. Еще через секунду он стоял под лестницей, прячась от обличающего света. И потихоньку опускаясь по лестнице, спрятался за дверью подвала. Внутри все негодовало. Внутренний зверь выл.

– Вся охота насмарку! Дура. Повезло сучке, удачливая, – злобно хмыкнул он. – Ну и черт с ней! – он тихонько повыл, явно не ожидая такого поворота. Но успокоения не было. Внутри адреналин разогнался, а выхода не получил, и тело начало ломать. Ломать так, что голова разболелась, потрескивая в висках. Ярость не отпускала, она ломала тело и требовала выхода. Только боль могла утолить эту жажду. Своя, чужая – не имело значения. И он остервенело принялся бить кулаком о стену и трубы подвала. Боль пронизывала руку, но еще не была достаточной, чтобы заглушить внутреннего зверя.

– Сдохни, сдохни урод! Этого тебе надо было? Этого?

Он бил и бил кулаком, кровь пропитала перчатку. Боль уже не чувствовалась, она постепенно утихала. И в какой-то миг зверь отступил, он почувствовал в себе человека. Он тяжело и болезненно вздохнул. Ноги подкосились, он медленно опустился вдоль стенки. Какая-то космическая усталость упала на его плечи. «Я больной псих», – подумал он. В такие моменты ему казалось, что ужасные вещи делал не он, а другое его «я». Раньше его законопослушная половина не чувствовала за собой вины, а потому было вдвойне обидно принять наказание по вине темной его стороны, которую он тоже осуждал. Его раздваивало, и он не знал, как к себе относиться. Потом просто перестал об этом думать. Просто принял себя таким, какой он есть. И равнодушие поселилось в сердце. Не трогали его ни жалость к жертвам, ни ужас содеянного его руками. Перед глазами поплыл знакомый туман. И в нем он снова увидел призраки убитых им девушек и женщин. Вот они тянут к нему свои синие руки, из пустых глазниц текут слезы. Из вспоротого живота вываливаются внутренности. Бледно-синие, со спекшейся кровью на волосах, они шли к нему.

– Идите вон! Вы же знаете, я не виноват! Это все зверь! Зверь! – кричал он.

– Ты, ты, это ты, – утробно, мертвенно шептали они. – Умри, умри, пожалуйста, умри.

Они всегда просили у него это. Вот вперед вышла та, самая первая. Она шла на него, улыбалась и ласково сказала, протянув ему петлю:

– На, возьми. Не мучайся и других не мучай. Сделай всем хорошо. Так надо, понимаешь? Не бойся, потом не больно. Мы уже знаем.

Он помнил ее, свою первую. Если бы не она, может быть, он жил сейчас по-другому. Её звали Софья. В то время ему было шестнадцать. Сколько ей, не помнил, помнил только, что она была старше. Красивая женщина. Она его манила, будоражила его юное воображение. Он хотел её, нет, он жаждал ею обладать. Он помнил, как следил за ней, когда та по вечерам купалась голышом на речке. На фоне заката она была еще прекрасней, как Венера, выходящая из пены морской. Он прятался за кустами и любовался ею. И тот день он отчетливо помнил. Если бы она тогда не посмеялась над ним, если бы ответила взаимностью, может быть, он был бы другой. Он вспомнил, как однажды засмотрелся на ее красоту и забыл об осторожности. Она вышла на берег, увидела его за кустами, засмеялась.

– А ты, что тут делаешь? Тебя что, следить за мной послали? А ну-ка выходи!

Он робко вышел из своего убежища ей навстречу. Все было бы хорошо, если бы не подул ветер. Его молодое тело выдало его. Оно выдало его тайну. Недоуменно, несколько секунд, Софья присматривалась к нему, потом злобно и истерично стала орать:

– Что это? Что? Ах, ты грязная свинья! Кто ты есть вообще?! Ты обманываешь всех? Нет, вся ваша семейка обманывает! Я так и знала, что твоя мамаша – лживая сучка!

– Софья, милая, не кричи, пожалуйста. Ты мне нравишься. Нет, я даже люблю тебя, – говорил он. – Давай сбежим и заживем счастливо. Нас никто не найдет. Я буду любить тебя всю твою жизнь.

– Пошел вон, придурок. Зачем ты мне нужен, молокосос. Твоя мамаша – потаскуха и ты озабоченный! Всем про тебя расскажу! Пипец вашей семейке. Да тебя и твою мать разорвут на части за такую ложь! Уйди, урод! – и, сильно его оттолкнув, накинула платье и направилась в сторону поселения.

Он понял, что Софья не остановится. Он знал, что она ненавидит его мать и ее разоблачение принесет ей огромное удовольствие. Так, что она сказала, то и сделает. Какой-то животный страх вперемешку с возбуждением заставил догнать ее и повалить на землю. Он просил её:

– Софья, успокойся, не надо говорить никому! Чем я плох для тебя? Чем? – он попытался поцеловать её. Но она бешено хлестала руками по его лицу. Пыталась скинуть его с себя. Злобно и победно смеялась над ним. Она знала, что это унижает его. Знала, чего он боится, и упивалась своей властью. Тогда он осознал, что не нужен ей. И Софья, не колеблясь, использует возможность, чтобы уничтожить его мать, а значит, и его. В голове затуманилось все. Ему не хотелось, чтобы она орала и издевалась над ним. Он не осознал поначалу, что начал душить её. Он давил на горло так сильно, что хрустели пальцы. Её глаза вытаращились и с ужасом смотрели на него, ее руки пытались освободить шею от хватки. Но у нее не получилось. Она обмякла. Красное, одутловатое лицо с выпученными глазами смотрело на него. Он поначалу испугался, осознавая, что сделал. Ее уже неживые глаза, казалось, смотрели в его душу.

– Не смотри на меня! Не смотри! Ты сама виновата во всем! Сама!

Но ещё не остекленевшие глаза смотрели на него со смешанными эмоциями страха и отчаяния. Какая-то чертовщина скакала у него в голове. Что-то сдвинулось в мозгу. По его лицу текли слезы. Он присел рядом с ее трупом на корточки. Нервно грыз ногти и как-то истерично и недобро захихикал. Закрыл ей веки и надавил на них так, как, ему казалось, надо надавить, чтобы они никогда больше не открылись и не смотрели на него так. Какое-то животное чувство заставляло, нет, требовало от него сделать это. Желание было сладострастным. И он давил и давил. Давил, пока пальцы не провалились в глазницы. И тут он почувствовал, как пробежала волна удовольствия теплом по телу. Ему казалось, что это чувство словно затягивало дыры в его сердце от обид и боли, молодое тело успокоилось. Он услышал тихий шепот в голове: «Теперь она точно принадлежит тебе, навечно». Какая-то сила проснулась и бушевала в нем. Он ощутил свободу. Свободу от оков морали, свободу, которая делала его каким-то иным. Он понял, что хочет быть иным всегда, без запретов, без нельзя. Он убрал руки от ее тела и безмолвно встал. Он не помнил, сколько просидел на берегу. Уже совсем стемнело. Но он помнил, как в тот вечер в нем боролись два чувства. Голос человечности и голос удовольствия, жажды почувствовать еще и еще. Он был шокирован от собственного откровения. Он не знал, кто он уже есть. Но понимал одно: что сегодня он перешел через что-то человеческое в себе. Но почему-то его это сильно не тревожило. Почему-то он принял это как что-то естественное, хоть и понимал, что сделал ужасное. Ему казалось, что он справится с этим чувством, а то, что произошло, это нервы. Плата ему за все его унижения и боль, что он переносил в детстве. За все это ему заплатила своей жизнью Софья. Та, что валялась мертвой в кустах, уже облепленной назойливыми мухами, та, что недавно была его любимой. Он легко и равнодушно порвал на ней платье. Приспособил куски под веревки. Привязал за горло и ноги камни и скинул в омут. Он знал, что искать ее не будут, а если будут, то тут никогда не найдут. Густые водоросли и рыбы сделают свое дело. Вернувшись незаметно в поселение, он переоделся, пробрался в ее дом, благо двери никто не запирает, покидал ее вещи в сумку, а потом далеко в лесу сжег. Все. Пусть думают, что она сбежала. Так все и думали. Никто ни о чем не догадывался. Никто не знал, кроме его матери. Та новость перенесла спокойно. Даже злорадно улыбнулась, понимая, что соперницы больше нет. Она не успокаивала его, не обняла, не переживала. Он еще в детстве понял, что не нужен ей, он явно мешал. Мать решила сбагрить с глаз долой возмужавшего сына, она испугалась, что его подрастающий организм вновь поставит под угрозу общину. Она решила дать ему возможность жить самостоятельно. Купила ему дом подальше от себя и поближе к городу.

Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38