– Кто-то должен понести суровое наказание за это! – произнес он. – Какой смысл ставить часовых, если человек может незаметно проникнуть в штаб или на другой объект.
Тарзан улыбнулся.
– Не вините их. Я же не человек. Я – Тармангани, а любой Мангани при желании мог бы проникнуть в ваш лагерь. Вот если бы они были часовыми, тогда никто не прошел бы мимо их поста.
– Кто такие Мангани? – поинтересовался полковник. – Может быть, мы сумели бы завербовать кое-кого из них, за хорошую плату, разумеется?
Тарзан отрицательно покачал головой.
– Это – великие обезьяны, – объяснил он. – Они – мои союзники, но вряд ли вы сможете их использовать. Мангани не в состоянии сосредоточиться на одной мысли. Даже если бы я привел их сюда и объяснил, что такое «стоять на посту», они могли бы подвести вас в самую ответственную минуту: просто убежали бы в лес в поисках какого-нибудь жучка или что-то в этом роде. У них разум малолетних детей – вот почему они остаются теми, кто они есть.
– Вы называете их «Мангани», а себя «Тармангани» – в чем разница? – поинтересовался майор Пресвик.
– «Тар» означает «белый», – пояснил Тарзан. – А «Мангани» – «великая обезьяна». Мое имя, данное мне в племени Керчака, переводится как «белая кожа». Когда я был ребенком, моя кожа, думаю, выглядела очень светлой по сравнению с красивым черным мехом моей приемной матери Калы, поэтому-то меня и назвали Тарзаном. Вас они тоже называют Тармангани, – добавил он, улыбнувшись.
Кемпбелл тоже улыбнулся.
– Я ни в чем не хотел вас упрекнуть, Грейсток, и клянусь Юпитером, уметь превращаться в призрак – отличное качество. Теперь вернемся к вашему плану. Вы по-прежнему уверены, что сумеете очистить от немцев траншею напротив наших позиций?
– Ее все еще удерживают Гомангани? – спросил Тарзан.
– Кто такие Гомангани? – задал встречный вопрос полковник. – Если вы имеете в виду туземные войска, то – да, именно они находятся в окопах.
– «Гомангани» – это «большие черные обезьяны», то есть негры, – пояснил Тарзан.
– Что вы собираетесь делать и чем мы можем вам помочь? – спросил Кемпбелл.
Тарзан подошел к столу и ткнул пальцем в карту.
– Здесь у них расположен сторожевой пост, – сказал он. – Туннель соединяет его с траншеей. Дайте мне гранату, и, когда на посту раздастся взрыв, пусть ваши люди не спеша переходят через нейтральную полосу. Вскоре они услышат суматоху во вражеской траншее, но пусть не торопятся. Что бы там ни делалось, пусть идут спокойно. Только предупредите ваших людей, что в траншее могу оказаться и я, а мне бы не хотелось быть застреленным или заколотым штыком.
– И это все? – с сомнением спросил Кемпбелл. – Вы уверены, что в одиночку опустошите траншею?
– Не совсем в одиночку, но опустошу, – улыбнулся Тарзан. – Между прочим, ваши люди смогут пройти по туннелю от поста к траншее, если хотите. Но не раньше, чем через полчаса после взрыва гранаты.
Прихватив ручную гранату, Тарзан повернулся и двинулся в сторону фронта. Проходя по территории лагеря, он вновь вспомнил странного офицера, чье лицо на миг озарилось отблеском костра. Это выглядело невероятным, но сейчас ему казалось, что загадочный офицер весьма напоминает фрейлейн Кирчер – немецкую шпионку, которую он видел в штабе в ту ночь, когда похитил германского майора.
Миновав передовые посты британских войск, Тарзан направился к Нуме. Заслышав шаги хозяина, лев встал и тихо заурчал. Человек-обезьяна улыбнулся: урчание скорее напоминало скуление голодной собаки, нежели рычание царя зверей.
– Ничего, Нума, потерпи, – пробормотал Тарзан на языке великих обезьян. – Скоро ты убьешь и наешься.
Он отвязал льва, и вскоре они уже продвигались по нейтральной территории. С обеих сторон раздавались отдельные винтовочные выстрелы, изредка вдалеке слышались разрывы снарядов. И хотя все это не представляло реальной опасности, Нума нервничал, при каждом резком звуке припадал к земле и жался к ногам Тармангани, как бы ища у него защиты.
Осторожно два зверя двигались к сторожевому посту немцев. Тарзан сжимал в одной руке гранату, полученную в штабе англичан, в другой держал конец поводка.
Наконец цель была достигнута, зоркие глаза человека-обезьяны различили голову и плечи часового, стоящего на посту. Тарзан прикинул расстояние, выдернул чеку, метнул гранату и упал на землю. Раздался сильный взрыв. Нума нервно вздрогнул и попытался убежать, но человек-обезьяна сумел его удержать, а затем вскочил на ноги и бросился вперед, таща льва за собой. У края поста он на мгновение задержался и заглянул вниз. В живых никого не осталось, уцелел лишь пулемет, защищенный мешками с песком.
Нельзя было терять ни минуты. Часовые слышали взрыв и сразу поняли, в чем дело, поэтому в любой момент в туннеле можно было ожидать появление подкрепления. Нума не желал прыгать в воронку, пропахшую порохом, но Тарзан не мог ждать – одним толчком он сбросил льва вниз. Перед ними темнело отверстие, ведущее в ход сообщения. Тарзан втолкнул Нуму в туннель, быстро снял пулемет с бруствера и положил рядом с собой. Затем он разрезал шнурки, удерживающие мешки на передних лапах льва. Прежде чем тот сообразил, что его страшные когти свободны, Тарзан сдернул мешок с головы льва и перерезал ошейник. Нума заупрямился, не желая идти вглубь туннеля, но Тарзан несколько раз уколол его ножом, и ему пришлось подчиниться. Освободив задние лапы хищника, Тарзан с трудом затолкал его в ход сообщения и двинулся следом с пулеметом в руках.
Вначале Нума шел медленно и осторожно, но вдруг испустил низкий рык и рванулся вперед. Тарзан понял, что лев почувствовал запах мяса. С пулеметом в руках человек-обезьяна следовал за львом, ясно различая его рычание, смешанное с криками испуганных людей. Губы Тарзана искривила зловещая усмешка.
– Они убили моих вазири, – шептал он. – Они распяли Васимбо, сына Мувиро!
Когда Тарзан спрыгнул в траншею, она была пуста. За поворотом ему открылось ужасающее зрелище: в углу траншеи сбилось в кучу с десяток обезумевших солдат, которых терзал своими страшными клыками и когтями Нума – живое воплощение свирепости и хищного голода. В попытке спастись от этого страшного чудовища, с детских лет наполнявшего их ужасом, люди били и отталкивали друг друга, стремясь выскочить из траншеи через бруствер.
Английские войска, медленно продвигавшиеся по нейтральной территории, сначала столкнулись с перепуганными неграми, бегущими навстречу с поднятыми руками, затем услышали крики, проклятия и стоны, доносившиеся из немецких окопов. Судя по всему, там царил кромешный ад; единственное, что сбивало англичан с толку, – ясно различимое дикое рычание разъяренного льва.
Когда они достигли траншеи, то те, кто двигался по левому флангу, заметили огромного льва, перемахнувшего через траверс с телом вопящего солдата и исчезнувшего во мраке ночи. Еще дальше они увидели Тарзана, поливающего продольным огнем из пулемета немецкие траншеи. Внезапно из блиндажа как раз позади человека-обезьяны выскочил немецкий офицер. Он поднял брошенную кем-то винтовку с примкнутым штыком и начал подкрадываться к Тарзану, увлеченному стрельбой и не замечавшему, что творится вокруг. Англичане закричали, предупреждая об опасности, но из-за дальности расстояния и грохота выстрелов их голоса не достигали слуха Тарзана. Немец вскочил на бруствер и поднял винтовку для предательского удара в спину, но вдруг человек-обезьяна с быстротой Ара-молнии обернулся и прыгнул на противника. Это был дикий зверь, и рычание дикого зверя срывалось с его уст. Именно животный инстинкт, которым обладают многие обитатели джунглей, подсказал Тарзану, что кто-то подкрадывается к нему из-за спины, а когда он обернулся, то мгновенно узнал знаки различия на мундире – точно такие же носили убийцы его жены и верных вазири.
