Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
Слезы сдавливали горло: как же я могла молиться. Мать неодобрительно взглянула на меня. Ты так отцу не поможешь, Жюльетта, давай детка, закрывай глаза и делай свое дело.
Я закрыла глаза. Пока наша мать громко молилась, я видела, как наш отец опять лежит на полу, глаза распахнуты, неподвижный взгляд устремлен вверх. Словно там ничего нет – вот такой у него был взгляд.
– Где теперь наш па? – спросила я Луи после молитвы.
– Ты не должна задавать такие вопросы, Жюльетта.
– Но я хочу знать, – сказала я.
Он обнял меня. Наш папа в нас, а мы в нем, мы одна плоть и кровь, Жюльетта, а одна плоть и кровь не может быть разделена, она вечная. А вечность – это дольше, чем человек может представить.
– Тогда зачем мы так усердно молимся?
Он пожал плечами. Для нашей матери это что-то вроде работы по дому: если человек хорошо помолится, то заработает много очков, а те, кто набрал их больше всех, сразу полетят на небеса. Ответить на вопрос, что же делать тем беднягам, которые не умеют считать или писать, она никогда не могла. Их ставят в угол на веки вечные? Не могут на небесах быть так жестоки, – сказал Луи.
– То есть не имеет значения, молимся мы или нет?
– Мы живем в свободной стране, Жюльетта. Если матери это нравится, пусть молится.
– Молись, Жюльетта, – сказала мать, – и погромче, чтобы там наверху услышали.
– Благодати полная, – сказала я в десять раз громче, чем до того.
– И молись повеселее, Жюльетта. Чтобы они не подумали, что мы это из-под палки делаем.
Повеселее? Да как она могла о таком просить. Тому, кто читает молитву Розария, не весело. Не считая нашей матери, видимо. Ей всегда нужно было быть исключением.
– Просто поверь мне, Жюльетта. Господь с Тобою. Благословенна Ты… давай же, Жюльетта, повторяй, и погромче, я сказала.
– Между женами, – вступила я.
Мы продолжили так громко, как только могли.
«Аве Мария» эхом звучала в доме и внутри моей головы и постепенно вытеснила все остальные мысли.
Проси, и будет тебе дано.
Успокойся, маленькая моя
Прежде чем идти спать, я заглянула к Миа.
Она сидела в кровати прямо. Руки болтались, словно привязанные за веревочки. Как обезумевшая кукла – со взглядом, полным ужаса, словно мир опять рушится. Она начала всхлипывать. Из глаз разом хлынули слезы. Их было так много, что мне на секунду пришла в голову странная мысль, что Миа просто умнее всех нас и знает что-то, чего мы с нашим крестьянским умишком еще не поняли.
– Миа, – взмолилась я.
Я протянула к ней руки, она их оттолкнула. Начала с силой бить себя кулаками в живот.
– Малышка, – сказала я, – успокойся, маленькая моя!
Слова нашего отца опять. Неуместные, словно куртка, которая еще слишком велика.
Она открыла рот. Раздался звук, похожий на вопль кошки, с которой медленно сдирают шкуру. Я схватила ее за руки, оторвала их от ее живота. Я должна была увидеть, двигалось ли что-то у нее под кожей. Должна была увидеть эту кошку.
Как же я надеялась, что это кошка. Что это не наша Миа.
Он не должен был так много у меня просить.
Я наклонилась к ней, наши лица почти соприкасались. Очень нежно я обхватила ее голову.
– Успокойся, маленькая моя! – прошептала я. Только шепотом я могла повторить слова нашего отца.
Открылась дверь, и вошла мать. Она оттолкнула меня, вытащила Миа из кровати, посадила к себе на колени и крепко прижала к себе.
– Быть не может, – пробормотала она – Не так быстро.
Да о чем она, господи?
– Но я вижу то, что вижу.
Она достала из кармана бутылочку и кусочек сахара, открутила крышку, капнула чем-то на сахар и засунула его Миа в рот.
– Рассасывай, – приказала она.
Миа принялась за дело так, словно высасывала из этого кусочка свою жизнь. Движение рта. Я увидела, как она глотает. И еще раз. Потом она открыла глаза. С любовью посмотрела на мать. Наша Миа восстала из мертвых.
Это было невозможно.
Не за пару секунд. Даже в Библии это заняло по меньшей мере два дня.
Я взглянула на бутылочку в руках у матери: на ней не было наклейки.
– Что это, какое-то волшебное зелье?
– Кое-что от жара. Я подумала, что попробовать не помешает.
Мы посмотрели на Миа. Ее глаза опять закрылись.
– Сработало, – выдохнула мать, – наконец-то. Уже завтра ей станет получше.
И тут наша Миа перестала дышать.
Дыра под землей
У меня подкосились ноги.
– Давай, детка, вставай. – Мать схватила меня и толкнула на стул. – Нужно сохранять спокойствие, – сказала она и села рядом со мной.
Наша Миа перестала дышать, а она сохраняет спокойствие? Ноги вновь задрожали, но я не упала. Я встала, схватила Миа за плечи, начала трясти, давай, малышка, давай дыши, дыши.
Раздался звук. Словно она хотела вдохнуть весь воздух в комнате, надышаться им в последний раз. Такой звук, что я допустила саму эту мысль – что она, возможно, дышит в последний раз. И то, как она лежала: руки на животе, глаза закрыты, абсолютная неподвижность – она была похожа на всех мертвых, что я видела. Я подумала про мертвых из-за ее кожи. У живых такой не бывает. Ее цвет изменился, он стал словно день, что не желает начаться. Я наклонила голову к кафельному полу, на котором мы читали Розарий, стоя на коленях. Я смотрела только на него. Я хотела, чтобы он разверзся, и я провалилась во тьму под ним. Я ничего сильнее не желала, чем оказаться в этой дыре под землей.
– Жюльетта, – сказала мать, – не стой столбом. Приведи доктора Франссена. Пусть он немедленно придет, Жюльетта. Немедленно. А то…
А то что?
– А то я его никогда не прощу.
Я быстро выскочила наружу, во тьму.
Танцы
Я еще и половины не успела рассказать, как доктор Франссен вывел машину из гаража.
Он изменился в лице, когда увидел Миа.
– Ничего не понимаю. Вчера казалось, что она идет на поправку.
Мать достала платок и начала громко плакать.
– Я хочу, чтобы мне вернули мою доченьку, доктор.
У него на лбу выступил пот.
– Мы все этого хотим. Как я сказал, я ничего не понимаю. В любом случае я немедленно везу ее в больницу.
– В больницу? – повторила я робко. – Посреди ночи?
– Все очень серьезно, – сказал доктор Франссен. – Она в коме, бог знает, чем она больна.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 49
