Мама поела и, наконец, настал мой черед. Я изо всех сил старалась не набрасываться на еду, вести себя воспитанно и все такое. Но стоило первому кусочку мяса лечь на язык, и, что было дальше, я плохо помню.
На меня нашло затмение. Я ела все подряд. Жадно хватала руками и запихивала в рот, не думая, как выгляжу со стороны. Я уже и забыла, что еда бывает такой свежей и вкусной и существует не только для того, чтобы протянуть еще день, но и приносит удовольствие.
Я чуть ли не мурлыкала от наслаждения. Жмурилась и облизывала пальцы как простолюдинка. Куда только подевалось дворянское воспитание.
Очнулась, ощутив на себе чужой взгляд. К этому моменту я уже умяла несколько кусков сыра с мясом, тарелку омлета и три хлебца. Живот сыто урчал, и на меня накатила слабость, какая бывает после переедания.
Оказывается, Рентон все это время не сводил с меня глаз. Странное у него было выражение лица. Как будто он меня… жалел?
Мне стало не по себе. Вот уж его жалость мне точно не нужна. Какой с нее толк? Все равно, когда придет время, заставит шагнуть за край, а это куда страшнее недоедания.
— Как давно ты не ела? — спросил Рентон.
Я нахмурилась, припоминая. Позавчера меня лишили части ужина, вчера было не до того — шаг за край, сборы, свадьба. На пиру я так нервничала, что ничего не замечала вокруг. Получается, я не ела больше суток. Что ж, бывало и хуже.
— Не очень долго, — пожала я плечами.
— Это не повторится. Ты будешь есть досыта. — пообещал Рентон и перевел осуждающий взгляд на Альберту.
Та, фыркнув, ушла. Мое питание теперь проблема лорда, а выслушивать упреки Альберта не обязана.
Мы остались вдвоем в столовой, не считая маму. Но она в своем состоянии скорее отсутствовала, чем присутствовала. Я посчитала момент подходящим для серьезного разговора.
— Послушайте, — произнесла я, но Рентон перебил.
— Раз мы теперь муж и жена, обращайся ко мне на «ты», — сказал он.
Я кивнула. Ничего не имею против.
— Ты упомянул, — снова начала я, — что мы сегодня уезжаем. Мы должны взять мою маму с собой.
— В этом есть необходимость? — уточнил Рентон.
— Я понимаю, что она — обуза. Но здесь ей не жить. Они быстро сведут ее в могилу. Я сама буду заботиться о ней, — заверила я. — Она не доставит хлопот. Ест она мало. Ты ее не увидишь и не услышишь.
— Мы едем на лошадях, — огорошил меня Рентон. — Она не справится.
— На лошадях? — не поверила я своим ушам. — Но я едва держусь в седле. С этим даже я не справлюсь!
— Я тебя научу. В верховой езде нет ничего сложного.
— Но как же мои вещи? — у меня их немного, и они не самые лучшие, но какая-то одежда у меня есть.
— Возьмем самое необходимое. А за твоей мамой и оставшимися вещами я позже пришлю карету.
Определенно мы с Рентоном по-разному видели путешествие в его замок. Я не могла представить себя мчащейся куда-то верхом на лошади. Да я свалюсь через пару метров! И сломаю шею. Не видать тогда лорду шагающей за край.
Все это я высказала Рентону, отчаянно жестикулируя, и припечатала в конце:
— Не поеду на лошади.
— Значит, побежишь с нею рядом. Я все сказал.
Развернувшись на пятках, он покинул столовую. Невозможный мужчина! С ним даже спорить нереально. Он просто уходит.
Вот как его понять? То он проявляет заботу, то становится жестоким. Он явно из тех, кто не терпит возражений. До тех пор, пока я делаю все. как он хочет, Рентон добр ко мне. Но стоит запротестовать, и знакомишься со злой ипостасью лорда северных земель.
И все же главное я для себя услышала — Рентон согласился забрать маму. Пусть не сразу а чуть позже, но она будет со мной. Это огромный прогресс.
Рентон торопился, словно каждая лишняя минута, проведенная вне родных стен, причиняла ему страдания. Я заподозрила неладное. Может, его дома кто-то ждет? Любовница, например. Надеюсь, что нет. Не хватало еще, чтобы меня оскорбляли изменами. Пусть наш брак — фикция, это не повод унижать меня.
Из окна столовой я наблюдала, как во дворе седлают двух лошадей — жеребца и кобылу. Я надеялась, что после разговора со мной здравый смысл победит, но увы. Рентон все-таки безумец. Он не шутил насчет поездки верхом. В последний раз я была в седле лет пять назад. Это путешествие станет для меня кошмаром!
Я разозлилась на лорда. Не знаю, за что сильнее — за лошадей или за гипотетическую любовницу. За этим гневом прятался страх. Я впервые покидала родной дом, это не могло не пугать.
Я бурлила как закипающий на огне чайник, не зная, на кого вылить кипяток. И тут под руку попался Тейд. Не повезло брату — мы случайно столкнулись в коридоре.
— Это все ты! — налетела я на него. — Надеюсь, теперь ты доволен. Я, наконец, уйду из твоей жизни и, возможно, вообще из жизни. Что я тебе сделала? За что ты так со мной?
Тейд был рад нашему спешному отъезду и не скрывал этого. Ему прямо не терпелось избавиться от меня, и это лишь сильнее выводило меня из себя.
— За что? — ощетинился брат. — Да я с детства жил в твоей тени! Младший ребенок, ненаглядная дочка, одаренная девочка — все носились с тобой, как с писаной торбой, особенно родители. Для них ты была всем, а я стоял на втором месте. Ты вечно болела, словно нарочно перетягивая их внимание. Авета такая хрупкая, ей нужен особый уход, — передразнил Тейд отца. — Ты обвиняешь меня в черствости по отношению к матери, но она сама всегда была черства со мной. Ты. конечно, этого не замечала. Ведь тебя окружали любовью, у тебя все было хорошо. А я жил в твоей тени. Нелюбимый и нежеланный ребенок.
Я слушала, хлопая ресницами, а Тейд все говорил и говорил. Впервые мы коснулись этой темы, я и не подозревала, сколько негатива накопилось в брате. Ощущение было, словно он вылил на меня ушат помоев. Как теперь отмыться?
— Помнишь ту зиму, что ты проболела? — начав изливать душу, Тейд уже не мог остановиться. — Все ухаживали за тобой, мать дневала и ночевала у твоей постели. Отец тоже вечно крутился поблизости. Обо мне родители тогда просто забыли, как если бы у них был один ребенок — ты, Авета. Я чувствовал себя ненужным в этой семье. Ничего удивительного, что, когда я вырос, наша семья стала не нужна уже мне. Теперь у меня есть Альберта и дети. Они любят меня.
Ревность — вот в чем причина отчуждения между нами. Кто бы подумал, что она всему виной. Мне казалось, что мы с братом в равном положении. Что бы он ни говорил, родители одинаково заботились о нас. Жаль, что он все воспринимал вот
так.
— Так это твоя месть? — спросила я. — За испорченное детство?
— Не выдумывай, — отмахнулся Тейд. — Я давно не обиженный мальчик, я — мужчина. Но я не вижу ни одной причины, по которой должен заботиться о тебе, жертвуя благополучием своей семьи. Ты мне фактически чужая, Авета. Уезжай с новоявленным мужем и не возвращайся.
