Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
– Извини, не хотела пугать.
– И не напугала, – говорит он, пряча телефон в карман.
Марсель подходит ко мне и заглядывает в глаза, будто пытается понять, прочитала ли я его переписку.
– Все хорошо, я ничего не видела.
– А я ничего не скрываю, – запинается он и спрашивает: – Что-то случилось?
– Давай поднимемся в твою комнату, у меня есть несколько вопросов.
Марсель напрягается, но не отказывается. Мы молча идем в сторону лестницы, и я ловлю на себе взгляды наших горничных.
– Я очень рада, что Вам лучше, – шепчет Мари, отвечающая за домашний персонал, пожилая, но очень шустрая и живая женщина.
Я ничего не отвечаю, лишь одариваю ее улыбкой.
Марсель входит в комнату, и я закрываю за нами дверь.
– Интересно, почему она решила, что мне лучше… – бормочу я себе под нос.
– Потому что ты наконец выглядишь прежней. Но это все неважно. Что у тебя за вопросы?
Он начинает наматывать круги по комнате.
– Ты что, нервничаешь?
– Конечно, нет ничего хуже, чем вопросы.
– Ладно, расслабься, это дело тебя не касается, я услышала родительский разговор… Если вкратце: папа говорил маме, что они мне что-то рассказали, но я снова забыла. А затем что мое незнание, возможно, к лучшему, так как убережет меня. Вопрос номер один: как можно забыть то, что тебе рассказали? Вопрос номер два: от чего именно меня оберегают?
Марсель останавливается.
– Ты помнишь свои сны? – неожиданно спрашивает он.
Я хмурюсь:
– К чему вопрос?
– Каждую ночь ты бормочешь, а порой и вовсе кричишь два имени. Ты знаешь какие?
Я ошарашена его заявлением.
– Нет, но как можно кричать и не помнить об этом? Я точно кричу?
Марсель не кажется удивленным.
– Все потому, что твой мозг блокирует воспоминания. Однажды ты запомнила эти имена и спросила про них у мамы. Далее был обморок, ты оказалась в больнице, и врачи очень испугались, что ты впадешь в кому. Поэтому та информация, которую тебе рассказывают сейчас, профильтрована. Твой психотерапевт сказал, что ты вспомнишь все сама, как только будешь готова.
– Подожди, как это мозг блокирует? Зачем?
Мой брат пожимает плечами:
– Если бы я знал… врачи говорят о психологической травме. Такое и правда бывает, я перерыл весь интернет. Тебя что-то очень шокировало, огорчило до такой степени, что мозг ставит блок, лишь бы тебе не было больно. Но проблема заключается в том, что никто, кроме тебя, не знает, что именно произошло.
– Себастьян сказал мне, что я попала в аварию. Но у меня нет никаких физических повреждений. Разве такое возможно? Попасть в аварию и остаться полностью целым?
Марсель кивает:
– Возможно. По крайней мере, насчет аварии можешь быть уверена.
Я присаживаюсь на край его постели и тру виски.
– Голова идет кругом, иногда мне кажется, что я умру, ничего не вспомнив, – честно признаюсь я. – Но почему папа сказал, что будет к лучшему, если я не вспомню?
Братишка выглядит задумчивым.
– Адель, родители многое утаивают ради твоей безопасности. Но и не только, – Марсель запинается, – знаешь, семьи бывают разные. Мы не выбираем ни отца, ни мать. Иногда люди слишком эгоистичны и руководствуются лишь своей личной, персональной выгодой. Например, после произошедшего с тобой несчастного случая все газеты пестрели заголовками о том, как наш отец отменил все встречи из-за произошедшей с дочерью трагедии и уделяет все свое время семье. Для народа он стал более человечным, понятным, в глазах французов заделался образцовым семьянином. Отцом семейства с правильными ценностями. А тем временем он провел пятнадцать минут в больнице: выстроил вокруг тебя охрану, две минуты уделил врачу, а остальные тринадцать стоял перед дверями госпиталя и позировал журналистам. Я не хочу сказать, что он не любит нас. Но не доверяй безоговорочно никому из нашей семьи. Они могут воспользоваться ситуацией и использовать тебя ради достижения своих целей. Ты понимала это до аварии, и ты защищала меня всячески от их давления, – признается он.
– Если не верить собственной семье, то кому еще, Марсель? – в сердцах спрашиваю я.
– Себе, Адель. Только себе.
– Тебе всего шестнадцать лет, откуда в тебе столько…
– Столько?..
«Грусти и разочарования», – думаю я, но не произношу это вслух.
– Ничего, Марсель.
Он не настаивает на ответе.
– Мне нужно позвонить, я понимаю, что не ответил на твои вопросы.
– Ты очень сильно мне помогаешь, – говорю я искренне: у меня сложилось впечатление, что Марселю важно помочь мне. – Ты помогаешь мне больше всех на свете. Но у меня все же есть последний вопрос. Ты сказал, что все заголовки пестрели о случившемся. Я умею пользоваться интернетом, но почему нет никаких подробностей аварии? Как она произошла, были ли пострадавшие? Откуда я ехала одна в такой поздний час?
– Потому что их скрыли от прессы. На нашего отца работает не один фиксер[3], а, наверное, целая футбольная команда…
– Фиксер? Это еще что такое?
Марсель хмыкает:
– Если глобально – человек, решающий все проблемы. Не бери в голову, Адель. Интернет тебе тут не поможет. Я пойду?
Я ничего не отвечаю, лишь киваю. Чем больше узнаю, тем явственнее ощущаю себя потерянной. Если собрать все по кусочкам, выходит крайне неприятная картинка. У меня не просто амнезия, у меня чертова психологическая травма, я кричу ночами, но даже и этого не помню. Мои родители пытаются слепить из меня то, кем я не являюсь, потому что человек, которым я была раньше, явно доставлял им уйму хлопот. Я решаю, что сегодня ночью я запишу себя на телефон. Если я кричу, то услышу, что именно, какие имена пытается спрятать от меня мое собственное сознание…
Мама больше не сказала мне ни слова на тему моего внешнего вида, папа, одарив хмурым взглядом, напомнил, что сейчас ноябрь, на улице холодно, и попросил набросить на себя что-нибудь сверху. Он вообще мало со мной разговаривает, чаще всего говорит мне только две фразы о том, что я красавица и что он меня любит. Словно весь его словарный запас в общении со мной заканчивается на этом. Мне даже интересна искренность этих высказываний. Кто-то назовет меня неблагодарной, однако говорить о любви и показывать любовь – абсолютно разные вещи. Первое делать очень просто, а второе слишком сложно.
В поисках накидки я нахожу у себя в шкафу белый полушубок и верчу его в руках. Он мягкий и красивый. Я даже представляю, как будут блестеть мои темные волосы на фоне белоснежного меха. Но внутри все-таки появляется неприятное чувство, мне становится жалко зверька, с которого содрали кожу.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 66
