Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
– Да, в Наркомпросе, – кивнул Лапин в ответ на слова Опалина, – но я слышал, что метит еще выше… Так что у Колоскова хорошие перспективы, если, конечно, не поссорится со своим дружком.
«Ну, это только если Колосков жив, – мелькнуло в голове у Опалина. – А у трупа – какие перспективы?»
Он почему-то не мог избавиться от ощущения, что человек, о существовании которого вчера Иван даже не подозревал, мертв и речь идет именно об убийстве. «Все дело в чемоданах… Домработница утром пришла, а собранные чемоданы в квартире стоят. Колосков не сел на поезд. И он не бежал, потому что дома остались все его вещи… Люди привязываются к вещам, не станут они свое бросать…»
– Вы что, уже труп нашли? – донесся до него голос Лапина.
Опалин разозлился так, что загорелись щеки. Вот, опять прочел его, как открытую книгу. Да что ж такое…
– Да не нашли мы никого, – выпалил он с досадой. – Ты что, мысли читать умеешь, что ли?
Лапин засмеялся:
– Ты не обижайся, Ваня, но ты молодой еще, у тебя на лице все отражается… А я тертый калач, все примечаю. У меня, знаешь, жизнь такая – давно бы сдох, если бы людей насквозь не видел…
– Ну, раз ты такой проницательный, – сердито сказал Опалин, – давай начистоту. Колосков исчез, когда ушел в отпуск. В редакции о его планах знали? Конечно. Адрес его знали? Да и при желании могли выследить, когда он из дома вышел, например. Если бы его захотел убить кто-то из редакции – кто именно? Басаргин?
– М-м… Нет.
– Тогда какого черта ты мне голову морочил и его первым подозреваемым назвал?
– Ты, Ваня, не сердись, – очень спокойно попросил Лапин, – ты со стороны очень смешно выглядишь тогда. Понимаешь, в чем дело: был у Басаргина мотив, конечно, и сам он…
– Белый, – нетерпеливо напомнил Опалин.
– Угу. Только вот человек такая штука… сложная, в общем. Короче, пораскинул я мозгами – и что-то сомнение меня берет. На поверхности-то все ясно, ну а как копнешь, – характер у Басаргина не таковский, чтоб человека убивать. Он бывший врач, ты знаешь? И гуманист. Не чистюлька, а именно гуманист. У него, понимаешь, убеждения. Ну, что человеческая жизнь – великая ценность и… ну, всякое такое.
– Нет такого человека, который в определенных обстоятельствах не мог бы убить, – сипло сказал Опалин. Лапин поднял брови.
– Это тебе кто-то из товарищей внушил? Ну, не буду спорить. Но вот думаю я, как Басаргин мог прикончить Константиныча – и не срастается ни черта. Пощечину он Колоскову мог бы дать, на дуэль его вызвать. Но убивать исподтишка – нет.
– Хорошо, допустим, Басаргин ни при чем. Кто тогда?
– Тогда? Давай прикинем. М-м… Оксюкович – никогда. Поликарп – нет. Эрманс – тоже нет, хоть они и повздорили. Матюшин – он ведет хронику, но терпеть ее не может. Он бы от одного вида крови в обморок упал. Беспалов вечно в суде, в редакцию прибегает, только чтобы очередную заметку продиктовать. У него времени не хватит кого-то прикончить… Глебов? Ну, этот на все готов, чтобы себе местечко расчистить. Сам убивать не станет, но если получится чужими руками, так, чтобы в сторонке постоять, – почему бы и нет? Только вот место Колоскова ему ни при каких раскладах не светило, значит, он ни при чем. Стенич по уши в спорте, Окладский рисует карикатуры, Фарбман ведет уголок юмора. У них всегда есть работа, и на Колоскова им наплевать. Черняк пишет новости, заметки, вообще все, что потребуют, и заботится только о том, чтобы дать побольше строчек. Ему двум бывшим женам приходится алименты платить, тут не развернешься. Ракицкий… ну, с этим все ясно: лошадник! Люди его вообще не интересуют, так что о нем можешь забыть. Гомберг у нас театрал, как начнет хвалить какую-нибудь пьесу, так заслушаешься, а потом почитаешь, что о ней пишет, – все не так, и классовая линия не выдержана, и несерьезно, и вообще…
– Короче, Колоскова он убить не мог, – прервал собеседника Опалин.
– Мог, – хмыкнул Лапин, блестя глазами, – если бы, к примеру, Константиныч жену у него увел. Но гражданка Гомберг здоровая, как лошадь, и ножища у нее, как у мужика. Что-то сомневаюсь я, что она во вкусе Колоскова.
– А что насчет Должанского?
– Петра Яковлевича? Он неплохой человек, но никакой. Его на стихи поставили, потому что никто ими заниматься не хотел. Он, знаешь, из тех, кто со всеми умеет ладить. Мягкий, уступчивый – но не от слабости, а от равнодушия. Не, он никого убить не мог. Да он почти не пересекался с Колосковым… Баб в расчет берем?
– А что их не брать?
– Ну, машинистки… – Лапин почесал шею. – Болтают о кино, о чулках, о чепухе. Нет. Кострицына рисует выкройки, еще делает модели для «Женского журнала»… нет, чепуха. Теплякова… э… Не нравится мне она, честно скажу. Глазки-буравчики, не говорит, а вечно визжит – мерзкая баба. Два мужа было, оба сбежали, второй запил. Черт ее знает, я бы не стал сбрасывать со счетов, но зачем ей Колоскова убивать, ума не приложу…
– Короче, его вообще никто из редакции не мог убить, – подытожил Опалин.
– Слушай, для газеты пишут не только постоянные сотрудники, но и куча стороннего народу… Изо, шарады, наука и жизнь, шахматы – да масса рубрик, для которых другие сочиняют. Я еще обработчиков рабкоровского материала не назвал, эти отдельно сидят… Ваня, а может, его просто ограбить хотели? Не рассчитали сил – ну и… убили, короче.
– Может быть, – отозвался Опалин. – При нем часы были золотые, два кольца, деньги. Часы и кольца будем искать, может, что всплывет.
Автомобиль подъехал к облупившемуся особняку в Большом Гнездниковском переулке и остановился.
– Ну, я пошел, – сказал Иван. Пожал руку собеседнику и добавил: – Спасибо за помощь.
– Я же тебе ничем не помог, – усмехнулся бывший военный. – Запутал только.
– Ничего, распутаем.
Опалин вылез из машины. «Почему-то мне кажется, что ты действительно распутаешь, – мелькнуло в голове у Лапина. – Славный парень, но опыта бы побольше. А впрочем, это придет…»
Он поднял руку в полувоенном жесте, прощаясь с Опалиным, и шофер, развернув машину, покатил на улицу Фрунзе, где располагался Реввоенсовет. А Иван вошел в особняк, по пути здороваясь с товарищами, и отправился искать начальство, чтобы отчитаться о том, что ему удалось узнать.
Глава 5
Предложение, от которого нельзя отказаться
На следующее утро Максим Александрович Басаргин шел по коридору трудового дворца и думал о том, что когда-то в этом здании помещался Опекунский совет, в котором Чичиков собирался заложить мертвые души. Это обстоятельство, к которому писатель то и дело мысленно возвращался, наполняло его сложной смесью ощущений, в которые ему нравилось погружаться и вдохновенно развивать. Сейчас, например, он представил, что все нынешние обитатели дворца – те самые мертвые души, которые только притворяются живыми и обсуждают починку примусов, адреса модисток и хвосты возле продовольственных лавок. Вот мимо прошла мертвая душа какого-то профсоюзного деятеля, сидящего в том же крыле, что и сотрудники «Красного рабочего», а вот – не угодно ли – весельчак Фарбман из отдела юмора: тощий как спичка, губы всегда изогнуты в улыбке и, конечно, очередная шутка уже готова с них сорваться.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 65
