Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
Я хочу спросить окружающих, не произошла ли какая-то ошибка? Ведь это не может быть моя тетя, это кто-то другой, похожий на нее, но не она! Но вместо вопроса из моего рта вырывается хриплый, протяжный крик.
— Женя! Женя, что с тобой? Женя, Женя!
Меня снова трясут за плечо — то, которое здоровое, трясут за руку. Я понимаю, что это не Степан Сергеевич, голос принадлежит женщине. Но я продолжаю кричать — она что, не понимает, что умерла моя тетя? Что тетушка Мила лежит в гробу, и сейчас гроб закроется, его опустят в могилу, и…
— Женя, проснись!
Я открываю глаза. Смотрю на Наталью Владимировну — Розы Андреевны в палате нет. Уже не темно, как раньше, в окна пробивается бодрый утренний свет. Красивое лицо медсестры взволнованно, она постоянно повторяет мое имя и уговаривает проснуться.
Я замолкаю, смотрю на Наталью Владимировну бешеным взглядом. До меня с трудом доходит, что я нахожусь не на кладбище, а в больничной палате и рядом со мной — не врач, а красивая молодая медсестра. С трудом переведя сбившееся дыхание, я тихо спрашиваю:
— Это… это мне привиделось? Тетя Мила, она… жива?
— Какая тетя Мила? — удивилась Наталья Владимировна. — Женя, тебе просто приснился кошмарный сон! Все хорошо, все в порядке. Все живы, никто не умер, это был просто ночной кошмар!
— И… кладбища тоже не было? — все так же тихо спросила я. — Мы… мы ведь со Степаном Сергеевичем ехали в машине, он мне сказал, что тетя Мила трагически погибла… Я видела, как она лежит в гробу…
— Тебе все приснилось! — заверила меня медсестра. — Пойдем в туалет, умоешься, и все пройдет! К тому же увидеть во сне мертвого родного человека означает, что он будет жить долго! Так что не переживай. У тебя вчера было много новых событий, тебя перевели в другую палату. Вот ты и переволновалась, потому и увидела кошмарный сон. Пойдем со мной.
Я неловко сползла с кровати, несколько секунд посидела, чтобы унять дрожь, которая не хотела проходить. Потом встала, с ужасом отметив, что ноги подкашиваются и трясутся, как у олененка, который учится ходить. Надо взять себя в руки, твердила я про себя. Нельзя, чтобы кто-то видел мою слабость, нельзя, чтобы медсестра сочла меня такой впечатлительной, что от ночного кошмара я теряю ориентацию. Да что это творится, в самом деле? Сколько себя помню, мне никогда не снились кошмары! Я вообще не впечатлительный, не эмоциональный человек! Я машина, робот, этакий механизм, который запрограммирован на эффективную работу! Это жалкое подобие меня и есть я? Да что вы, издеваетесь, что ли? В кого я тут превращаюсь?
Я внушала себе, что иду по коридору бодро и уверенно, но на самом деле я изо всех сил вцепилась в руку Натальи Владимировны, и медсестра едва ли не силком тащила меня в уборную. Над раковиной висело зеркало, и я впервые за долгое время внимательно рассмотрела свое лицо. Этакая самоидентификация, если можно так выразиться. Странно, но несмотря на то, что я по утрам умывалась, чистила зубы, расчесывалась, на свое лицо я как-то не обращала внимания. Не рассматривала свои глаза, нос, губы — вроде как я с детства привыкла к этому лицу, зачем на него смотреть? Но сейчас я стояла возле зеркала, из крана текла холодная вода, и я уставилась как завороженная на свое отражение. Как-то до меня с трудом доходило, что молодая бледная женщина с впалыми щеками и темными кругами под глазами — это и есть я, Женя Охотникова.
Признаться, у меня был весьма жалкий вид. Какое-то полубезумное выражение лица, торчащие в разные стороны всклокоченные короткие волосы… Нелепая пижама, которая мне была велика, но, слава богу, на ней не было идиотских рисунков и надписей. Откуда у меня эта пижама? Она что, больничная? Рубашка болтается на мне как балахон, и вообще, непонятно, кто это отражается в зеркале — молодая женщина или молодой парень. Да, лучше мне пока в зеркало не смотреться…
Я намочила руку — вода была ледяная — и умылась. Сначала просто протерла глаза, потом, внезапно разозлившись на себя, на зеркало и на ночной кошмар, набрала в пригоршню воды и выплеснула ее на лицо. Ледяная жидкость немного протрезвила меня. Я пригладила мокрыми пальцами волосы, стараясь заставить их послушно лечь за ушами, потерла виски. Наталья Владимировна с улыбкой наблюдала за моими действиями.
— Тебе сейчас лучше будет, — заверила она меня. — Пойдем со мной в кабинет. Конечно, больным нельзя, но у меня есть пакетик растворимого кофе. Кофе пьешь?
Я медленно кивнула.
— Вот и отлично. От одной чашки ничего плохого не случится, к тому же кофе не заварной, а просто растворимый с сахаром.
Добрая Наталья Владимировна поставила кипятиться электрический чайник, насыпала мне в чашку обычный кофе «три в одном», после чего залила его горячей водой. Только сейчас я подумала, как давно не пила кофе. В больнице нам давали в основном компот или кисель, реже — чай. Обычный черный, без сахара. Один раз мне принесли какао, но я даже не помню его вкус — в памяти осталась бледно-розовая пластмассовая чашка со светло-коричневой жидкостью. Но при всем желании я не могу сказать, вкусное было какао или нет, был ли там сахар, был ли напиток горячий или холодный…
— Через двадцать минут будет завтрак, — проговорила Наталья Владимировна. — Я попрошу санитарку позвать пациентов, сама тебя провожу в столовую. Не хватало еще, чтобы ты по дороге рухнула в обморок.
— Со мной все в порядке, — ответила я медсестре, сама не слишком веря в свои слова. — Я дойду, не надо меня провожать.
— Конечно, дойдешь, — кивнула та. — Я просто пойду рядом с тобой. Если хочешь, мне так спокойнее. Ты же не будешь доставлять мне неудобства, так?
Я медленно пила кофе, стараясь полностью сосредоточиться на вкусовых ощущениях. После безвкусной и несоленой еды напиток казался мне приторно сладким, даже чересчур. Я несколько раз подбавляла воду, но кофе не становился лучше. Наталья Владимировна с удивлением смотрела, как я развожу напиток, а потом сказала:
— Да тут, наверно, вкуса нет уже! Я насыпаю кофе и наливаю половину чашки кипятка, чтобы не получилась вода. Иногда сахар добавляю.
— У меня что-то с восприятием случилось… — проговорила я. — Не обращайте внимания.
Кофе я так и не допила — Наталья Владимировна сказала, что пора идти завтракать. Она нажала кнопку вызова медперсонала и попросила санитарку позвать остальных пациентов в столовую, а потом кивнула мне, побуждая идти следом. Я старалась всем своим видом показать, что со мной все в порядке, иду я замечательно — быстро, ровно и уверенно, — и поневоле сама поверила в то, что ничего ужасного со мной не случилось. Ночной кошмар постепенно терял свои яркие краски, и я успокаивала себя тем, что вскоре и вовсе забуду про сон. Все-таки надо написать тете Миле смс — поинтересоваться, как у нее дела.
За столиком я сидела в одиночестве. Ани почему-то рядом не было, ее стул пустовал. Наталья Владимировна оставила меня возле столика, сама направилась к пункту раздачи. Медсестры всегда стояли возле поваров — наверно, проверяли, всем ли пациентам досталась еда и не пытается ли кто увильнуть от приема пищи. Наверняка были и такие больные, которые избегали питаться в столовой. С одной стороны, я их понимала — конечно, не заморские яства, а с другой стороны, считала, что, раз в больнице принято подавать такую еду, нечего ломаться. С детства ненавижу манную кашу, но ту, что у нас была на завтрак, старалась съесть до конца. Если подумать, это всего-навсего каша, а я не капризный ребенок, что дали, то дали. Зато к каше полагался бутерброд с маслом, и я пожалела, что нельзя взять добавку. К бутербродам я всегда относилась положительно.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
