– Маня, глянь, чего ему надо? – бросил через плечо Саша.
– Пишет, что вызов, – я склонилась над механизмом, стараясь не дышать.
– Какой, на хрен вызов? Мы еще на обеде! – возмутился шофер.
– Диспетчер, вызов приняли, – выстучал по клавиатуре компьютера Саша. Ему, как и мне, было не до капризов. В московскую скорую он попал из Тулы, где долго и безуспешно собирал милостыню в качестве больничного офтальмолога. И если тульским хирургам еще хоть что-то перепадало от спасенных горожан, то офтальмологу приходилось довольствоваться штатным окладом в размере половины ставки московского дворника, выплачиваемым раз в полгода. Так что, местом в нашей карете он очень даже дорожил.
– Эх, вы! – огорчился водитель. Через десять минут мы приняли пенсионера с остановкой сердца. Я порадовалась, что не стала лопать гамбургеры. Сейчас они были бы совершенно некстати. Выносить такого рода вызовы гораздо проще на голодный желудок.
– Что ж это делается, люди добрые! – взвыла прямо на входе перекошенная от ярости старушка. – Хоть бы разулись, изверги.
– Где больной? – буркнул исподлобья Саша, сразу почуяв, что в этой чистенькой, заставленной бюстами Ленина и Сталина квартире, теплый прием нас не ждет. Вообще, люди относятся к врачам Скорой двумя строго противоположными образами. Одни подобострастно одобряют, другие возмущенно порицают. Среднего не дано. Бабушка порицала.
– Ирод, наследил-то как, – причитала старушенция, в то время как ее дедушка, судя по всему, собрался в ящик. Да, мы могли бы объяснить, что пока врач Скорой Помощи будет разуваться, пациент может передумать лечиться. Могли, но не стали, ибо по бабушке было ясно, что понимать нас ей нет никакого резона.
– Что ж такое, прямо с утра, – нахмурился Саша, стоило ему только бросить взгляд на белого, словно лист, пенсионера.
– Иван Михалыч[6]? – уточнила я, хотя с первого взгляда было понятно, что разверзлось перед нами. Острый инфаркт миокарда собственной персоной, к тому же уже вызвавший фибрилляцию.
– Он ветеран! Осторожнее! – продолжала прессинг бабуся, но нам уже было не до нее. Судя по всему, дед уже вполне клинически умер, так что пришлось проигнорировать ее вопли.
– Машка, тащи его на пол, – скомандовал Саша. Я и сама уже хватала пенсионера под плечи.
– Что ж вы делаете! Избивают! – перешла на конкретный ультразвук супруга покойничка. Мы же проводили непрямой массаж сердца и прочее, столь необходимое при остром Иван Михалыче, давшем остановку сердца. Честно говоря, процедура эта сродни нагрузке на тренажере какого-нибудь элитного фитнес-клуба, при этом желание сражаться еще и с пенсионеркой у нас не было. И сил тоже. Слава Богу, у нас на такие ситуации уже давно выработался иммунитет.
– Откуда можно позвонить? – поинтересовалась я, когда деда завели[7]. Хорошо, что обошлось без дефибриллятора.
– Что с ним, он будет жить? – несколько остывшим тоном поинтересовалась бабуся. Вдруг ей пришло в голову, что она была не права? Ну, это вряд ли.
– Будет, – кивнула я и набрала диспетчерскую. Через сорок минут мы со скандалом сдали деда в кардиологическое отделение районной больницы, истратив на него один из четырех столь дорогих сердцу сопроводков – листов, позволяющих нам оформлять и госпитализировать пациентов, которые в этом нуждаются. По непонятным причинам их, этих листов, всегда давали в десять раз меньше, чем людей, нуждающихся в лечении. Приходилось вертеться.
– Сколько ему лет? Что вы нам тащите всякий антиквариат? – стервенела докторша из приемного покоя, но нам на ее вопли было наплевать. Отказать в госпитализации, особенно с таким анамнезом, она не имела права. С чувством выполненного в который раз долга, а еще больше с чувством некоторой усталой опустошенности, возникающей всякий раз, когда выходишь из ситуации «на грани», мы покатили на подстанцию. В общем, смена выдалась хоть куда, и в конце, когда ночью на подстанции выдался свободный час, Саша Большаковский начал пространно намекать, что ему, столь перенервничавшему из-за спасения деда, не помешала бы сейчас женская ласка. Тем более что у него есть ключ от комнаты отдыха реаниматоров.
– Пойдем? – ласково спросил он, скорее для формальности, чем реально интересуясь моим мнением. А зачем, если последние полгода, которые у нас с ним проистекает стойкая любовная связь, я не отказалась ни разу.
– Слушай, мне еще надо отчеты заполнить. Я даже дедов не закончила, – вдруг начала отмазываться я.
– А я тебе потом помогу с отчетами, – мурлыкнул Саша, исчерпывающе засовывая руку под мой балахон.
– Знаю я тебя, задрыхнешь и ни слова не напишешь! – чрезмерно резко отмахнулась от его руки я. Саша с изумлением посмотрел на меня.
– Я что-то не понял. Что случилось? – Я нахмурилась. Вот так за здорово живешь потерять нормальные полноценные и ни к чему не обязывающие любовные отношения? Только потому, что в первом подъезде завелся ледяной красавец, который к тому же мне не звонит?! Ну, уж нет.
– Ничего, просто устала. Давай в другой раз?
– Ну, ладно, – разочарованно протянул Саша. И надул губы, как мальчишка, которому не дали плюшевого поросенка. Смена закончилась, мы разъехались по домам, где, в тиши своей комнаты (телефон по-прежнему молчал) я смогла, наконец, признать, что жду звонка. И никак не могу обойтись без этого звонка, а вот без Саши Большаковского, напротив, могу, и совершенно не напрягаясь. Полная лажа! Я влипла, я мечтаю, чтобы этот Дима, который так чудно заваривает чай и делает глинтвейн, снова появился в моей жизни! И никакие доводы разума не способны меня остановить, потому что при мысли, что он уедет в свой этот Ямбург, а я его больше никогда не увижу, меня пробивает дрожь, а на лбу выступает холодный пот. Может ОРВИ? Ох, что же будет с моим сердцем потом, когда он меня бросит и забудет? Но, как известно, бабы дуры, и я не исключение.
– Еще только один раз, и все! – малодушно сказала я себе, поднимаясь по лестнице на девятый этаж первого подъезда. В тридцать вторую квартиру, естественно.
Глава четвертая, в которой мужчин становится слишком много. Даже для меня
Не знаю, как у вас, а у меня очень трепетные отношения с собственной совестью. Она меня всегда готова понять, а я всегда готова ей все-все объяснить, и, в крайнем случае, если уж я творю что-то совершенно из ряда вон, пообещать, что я так больше никогда не буду. Например, когда я чувствую, что совершенно распустилась и не слежу за здоровьем, я сразу же обещаю себе, что брошу курить. Не позже следующего месяца, зуб даю! И сразу же у меня на душе наступает покой и гармония. Распаковывая новую пачку «Честерфилд», я точно знаю – это скоро кончится. Скоро я стану «сама правильность», буду делать зарядку, бегать по утрам и, главное, перестану наполнять свои легкие дымом. Все эти дни вплоть до начала того самого следующего месяца (понедельника, дня получки, начала отпуска и т. п.), все дни наполнены душевным комфортом и ожиданием скорейших позитивных перемен в моей жизни.
