Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
— Это верно, ты ездил в Берлин. Что ж, представь, что вы поехали в Израиль. Представь отели, где вы останавливались бы, поездки на такси, фалафель, мезузы из иерусалимского камня, которые вы повезете домой.
— Не пойму, куда ты клонишь.
— Ну, я знаю, что отдаю больше шестидесяти процентов дохода.
— Ну, то есть налогами? Ты там живешь.
— И это означает, что я тем более должен нести финансовое бремя.
— Тамир, я правда не понимаю, к чему этот разговор.
— А ты не только отказываешься что-то честно отдать, ты еще и отбираешь.
— Что отбираю?
— Наше будущее. Ты знаешь, что больше сорока процентов израильтян думают об эмиграции? Был такой опрос.
— И я как-то в этом виноват? Тамир, я понимаю, что Израиль — это не университетский городок, и какая это пытка — быть сейчас оторванным от семьи, но ты не на того чувака напал.
— Ну же, Джейкоб.
— Что?
— Ты плачешься, как тебе хреново, какая у тебя ничтожная жизнь. — Тамир наклонился вперед. — Я боюсь.
Джейкоб от волнения не мог вымолвить ни слова. Казалось, будто он вошел сегодня вечером на кухню с картонными рентгеновскими очками и в досаде швырнул их на пол, а вместо объяснений, что это очки для прикола, чтобы обманывать других, будто в них видишь все насквозь, Тамир вдруг взял и стал прозрачным.
— Я боюсь, — повторил он. — И меня тошнит от общения с папашей Эйтана.
— У тебя есть не только папаша Эйтана.
— Это верно: у нас есть арабы.
— У нас.
— У нас? Твои детки спят на органических матрасах. А мой сын сейчас в самом пекле. — Тамир снова показал рукой на телеэкран. — Я отдаю больше половины всего, что имею, а ты — один процент, щепотку. Ты хочешь иметь отношение к эпическим событиям, и ты чувствуешь себя вправе учить меня, как мне устраивать мой дом, и притом ты ничего не даешь и ничего не делаешь. Давай больше или болтай поменьше. Но больше не говори у нас.
Как и Джейкоб, Тамир предпочитал не держать телефон в кармане и всегда выкладывал его на стол или куда-нибудь. Несколько раз, несмотря на то, что их телефоны совсем не были похожи, Джейкоб хватал трубку Тамира. В первый раз на рабочем столе было фото маленького Ноама, готовящегося бить угловой. В следующий раз там было другое фото: Ноам в военной форме, отдает честь. В следующий раз: Ноам на руках у Ривки.
— Я понимаю, что ты волнуешься, — сказал Джейкоб. — Лично я бы лез на стену. И на твоем месте я бы тоже, наверное, злился на меня. Тяжелый день выдался.
— Помнишь, как ты залип на нашем бомбоубежище? Когда первый раз приезжал? И твой отец тоже. Мне пришлось вас оттуда практически выволакивать.
— Это неправда.
— Когда мы разбили полдюжины арабских армий в сорок восьмом…
— Мы? Ты даже еще не родился тогда.
— Да, верно, мне не надо было говорить мы. Ведь это включает тебя, а ты к этому не имеешь никакого отношения.
— Да ровно столько же, сколько и ты.
— Вот только мой дед рисковал тогда жизнью, а значит — и моей жизнью тоже.
— У него не было выбора.
— Америка всегда была возможным выбором для нас. Так же как Израиль — для вас. Каждый раз вы завершаете свой седер словами: "На будущий год в Иерусалиме", и каждый год вы предпочитаете справлять седер в Америке.
— Это потому что Иерусалим тут как идея.
Тамир рассмеялся и хлопнул по столу:
— Не для тех, кто там живет, поверь. Не для тех, кому приходится надевать на своего ребенка противогаз. Что делал твой отец в семьдесят третьем, когда египтяне и сирийцы теснили нас к морю?
— Он писал статьи, устраивал марши, лоббировал.
— Ты знаешь, я люблю твоего отца, но я надеюсь, ты себя слышишь, Джейкоб. Статьи? Мой отец командовал танковым подразделением.
— Мой отец не стоял в стороне.
— Он делал, что мог делать, ничем не жертвуя и даже не рискуя. Как ты думаешь, он рассматривал возможность сесть в самолет и отправиться в Израиль?
— Он не представлял, как это — воевать.
— Это не очень трудно, просто стараешься не умереть. В сорок восьмом винтовки раздавали ходячим скелетам, едва они сходили с кораблей из Европы.
— И у него была дома жена.
— Да ты что.
— И это была не его страна.
— Вот, в яблочко.
— Его страной была Америка.
— Нет, у него не было родины.
— Америка была его родиной.
— Америка — это страна, где он снимал угол. И ты знаешь, что случилось бы, если бы мы проиграли ту войну, как многие и многие из нас боялись?
— Но вы не проиграли.
— Ну, а если бы? Если бы нас опрокинули в море или просто перебили до последнего там, где мы стояли?
— Ты это к чему?
— Твой отец писал бы статьи.
— Я не очень понимаю, чего ты добиваешься этими словесными упражнениями. Пытаешься показать, что ты живешь в Израиле, а я нет?
— Нет, что ты можешь обойтись без Израиля.
— Обойтись?
— Да. Ты любишь его, поддерживаешь, поешь о нем, молишься о нем, даже завидуешь евреям, которые там живут. Но ты не пропадешь и без Израиля.
— В смысле, не перестану дышать?
— В этом смысле, да.
— Ну, в этом смысле и Америка для меня не обязательна.
— Абсолютно точно. Люди думают, что у палестинцев нет родины, но палестинцы умирают за свою родину. Это вот тебя надо жалеть.
— Потому что я не стану умирать за страну?
— Именно. Это еще не все. Ты вообще ни за что не станешь умирать. Прости, если это ранит твои чувства, но не притворяйся, будто это неправда или несправедливо. Джулия была права: ты ни в что не веришь.
Именно в этот момент каждый из них должен был сорваться, но Джейкоб взял со стола свой телефон и спокойно сказал:
— Пойду отолью. И когда я вернусь, мы сделаем вид, что последних десяти минут не было.
Тамир никак не отреагировал.
Джейкоб заперся в ванной, но он не стал мочиться и не стал притворяться, что ссоры не было. Он вынул из кармана телефон. На рабочем столе было фото, сделанное на шестой день рождения Макса. Они с Джулией дали Максу полный чемодан разных костюмов. Там был костюм клоуна. Костюм пожарного. Индейца. Посыльного. Шерифа. Первым, который Макс примерил, что и увековечено в цифровом снимке, был костюм солдата. Джейкоб смыл унитаз вхолостую, открыл настройки телефона и заменил фото на рабочем столе какими-то из стандартных обоев: изображением листа, оторванного от дерева.
Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 155
