Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
– Совершить? Это вы называете «совершить»? Вы убили беззащитного старика, вы повесили его и выпотрошили! Вы с фантастической жестокостью зарезали женщину и ее друга – им обоим не было еще и тридцати! Вы действительно худшая из преступниц!
Хозяйка дома села на кровать, всем своим видом выражая покорность.
– А чего вы от меня хотите? Я – «пациент зеро», я была им всю жизнь и остаюсь им. Синдром Е хлынул из моего черепа в тот памятный летний день пятьдесят четвертого года, безвозвратно изменив самую структуру моего мозга. Крошечной его доли, но этого достаточно. Готовность к насилию стала частью меня, а то, в чем насилие проявляется, не всегда… не всегда уж очень рационально. Поверьте: если бы я могла извлечь и проанализировать собственный мозг, я бы это сделала. Клянусь, сделала бы.
– Вы… вы сумасшедшая.
Санате, поджав губы, покачала головой:
– Всего этого не должно было случиться. Мы хотели просто-напросто изъять из обращения, забрать себе копии фильма, которые Жак Лакомб ухитрился разослать чуть не по всему миру. И нам это удалось, да, удалось, мы разыскали бóльшую часть, даже до Америки добрались, и все было бы хорошо, если бы… Если бы не эта чертова бобина, отправленная из Канады в Бельгию. Вот надо же было… надо же было Шпильману сунуть нос в наши дела! Есть такие люди, настоящие параноики, помешанные на заговорах и секретных службах, именно они нас больше всего и пугают. Потому что стоит где-то соскочить какой-то гайке, они это чуют и немедленно реагируют. Ей-богу, у них есть шестое чувство. Возможно, этот Шпильман видел фильмы ЦРУ, ставшие доступными после статьи в «Нью-Йорк таймс». Когда он раздобыл, одному Господу ведомо какими способами, эту бобину и просмотрел пленку, он сразу заметил в правом верхнем углу кадра белый кружок. Фирменный знак Лакомба… И сразу понял, что ему в руки попал, скорее всего, еще один из фильмов ЦРУ, ускользнувший от экспертов при расследовании. Ну и стал копать. Стал разбирать фильм по косточкам. И увидел там мое лицо… мое лицо в детстве…
Шарко, который стоял рядом с Люси, прервал монолог:
– Вы все время говорите «мы», «нам»… «Мы хотели изъять из обращения копии…», «нам это удалось…». Кто это – «мы»? Французские секретные службы? Армия?
Она поколебалась, но в конце концов ответила:
– Люди. Те самые люди – а их много, – которые каждый день трудятся над тем, чтобы защитить нашу страну. Только не смешивайте нас с этими подонками, с этим жульем, наводняющим улицы ваших городов. Мы – ученые, мыслители, руководители, принимающие решения, и мы делаем все, чтобы обеспечить миру прогресс. А прогресс требует жертв – независимо от того, каковы эти жертвы. Так было всегда, ну и зачем же менять установленный порядок?
Люси уже не могла устоять на месте, у нее внутри все кипело от размеренных речей этой психопатки, от ее спокойствия, от ее хорошо поставленного голоса.
– Такие жертвы, как несчастные египетские девочки? Они были еще совсем детьми! Их-то за что?
Колин Санате сцепила зубы, сдерживая желание ответить, но молчать все-таки не смогла: раз уж начала оправдываться, надо продолжать.
– Отец умер за два года до геноцида в Бирме. Он всю жизнь отслеживал проявления синдрома Е, доказательства его существования. Он никогда не проводил полевых испытаний, потому что прекрасно знал: все это можно создать и исследовать в лаборатории. Сначала он меня просто использовал, потом втянул в свою работу, сформировал как ученого, практически обусловил то, что я продолжила его поиски, пошла по его стопам. Я училась на медицинском, занималась научной работой, специализировалась в нейробиологии. Меня никто не спрашивал, меня в это… втравили. Я выросла среди военных, среди людей с суровыми лицами, в домах без окон, и стала сама отслеживать этот синдром, только уже в полевых условиях.
– Вас туда посылали? В те страны, где имел место геноцид?
– Да. С легионерами, с гуманитарной помощью, с врачами из Красного Креста. Мы собирали трупы, укладывали их в штабеля десятками, пока не начали гнить. А я пользовалась случаем, чтобы изучить их мозг, – официальная аккредитация давала на это право.
– И в Египте? Там тоже официальная аккредитация позволяла вскрывать черепа?
– Феномен коллективной истерии с проявлениями особой жестокости – штука такая редкая, такая случайная, что почти невозможно всерьез изучать его. Ну и когда я узнала, что Египет накрыла волна массовой истерии и что девочки, затронутые ею, так и остались агрессивными, я ни минуты не колебалась. Отправилась туда, в Каир, на конгресс участников Глобальной сети безопасных инъекций. И разыскала девушек.
– И убили их. И искалечили. Там-то вы действовали в одиночку, никто вам ничего не приказывал. Более того – не разрешал.
Она ответила холодно, без малейшего признака сочувствия к своим жертвам:
– Существовал только один способ подтвердить наличие синдрома Е – вскрыть череп и, порывшись в мозгу, добраться до миндалины, которая при такой симптоматике должна быть атрофирована. В то время не было таких мощных сканеров, какими вооружены медики сейчас. Я извлекла у каждой из девушек мозг, отделила нужную мне часть и привезла эти три фрагмента в своем чемодане. Немножко формалина, небольшие емкости, мой багаж не досматривали – а если бы даже и досмотрели, что с того? Я занимаюсь наукой, я приехала на конгресс, я была в составе делегации… Что же касается увечий… – Она поиграла желваками. – Что касается увечий – так получилось. Вы бы, наверное, назвали это неосознанными стремлениями, садизмом и были бы, наверное, правы… Наш разум открыл еще далеко не все свои тайны. И ваш старик-реставратор, к несчастью, за это поплатился. Я хотела вам показать, что на этот раз вы имеете дело не с теми… мелкими правонарушителями, с какими сталкиваетесь каждый день. Что тут все по-другому. Кажется, мне это удалось?
Ответа не последовало, и она продолжила:
– Мои действия в Каире не слишком-то понравились моим начальникам, но, узнав о телеграмме, посланной в Интерпол египетским полицейским, они были вынуждены прикрыть меня, чтобы прикрыть себя. Тогда и решили убрать этого египетского полицейского руками его продажного брата. Потому что выбора не оставалось: надо было, как и прежде, хранить в тайне все, что связано с синдромом Е. А все прочее… знаете, оно – как побочные действия лекарства.
У Люси это не укладывалось в голове: высокопоставленные чиновники, руководители секретных служб держат в своих рядах опасную для общества женщину, убийцу, готовую пойти на все ради прогресса науки.
– Вернувшись во Францию, я тщательно исследовала мозг каждой из трех девушек и обнаружила, что у всех них наблюдается характерная для синдрома Е атрофия миндалины мозжечка. Понимаете? Тут ведь и речи не было о каком-либо геноциде! Происхождение этого феномена неизвестно, точнее – у него вообще нет никакого происхождения: он возникает без всякой причины, он возникает внезапно и необъяснимо, и он способен в некоторых случаях распространяться как вирус, оставляя неизгладимый отпечаток в человеческом мозге. Я получила реальные, конкретные доказательства существования синдрома Е, мало того – я получила доказательства того, что этот синдром может поразить любого и в любое время. Любого! Вас, меня, весь мир! Для него не существует ни государственных границ, ни разницы в религиях, он переходит от одного народа к другому, из одного времени в другое… Я еще раз убедилась в этом в июле того же года, побывав в Руанде. Осмелюсь сказать: это был весьма… плодотворный год. Я приезжала туда, где после очередной бойни вырастали груды трупов, копалась в этих трупах, вскрывала черепа. Но на этот раз – черепа палачей, тех, кто убивал женщин и детей ударами мачете. И у них – практически всякий раз – обнаруживала все ту же атрофию миндалины. Вообразите мое изумление! Страсть к насилию у одного заражает мозг другого, приводит к атрофии миндалины уже у него и делает таким же агрессивным и жестоким, как первый. И так далее и так далее… И впрямь настоящий вирус насилия. Речь шла о фундаментальном открытии, которое вынуждало подвергнуть пересмотру многие научные концепции, связанные с исследованием причин массовых убийств.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
