Но приближалась ночь — и сердце Полины начинало учащенно биться. В домике у супругов была общая спальня с широкой кроватью, где они каждую ночь сближались, словно именно теперь, с опозданием, наступил их медовый месяц.
Полина уже не стеснялась Алексея и скоро почувствовала, что ей приятны его ласки. А потом, в одну из ночей, она вдруг испытала сокрушительный, ни с чем не сравнимый восторг: ей показалось, что стены раздвинулись и комната наполнилась звездами, гирляндами цветов и нежным шепотом ласкового моря. Задыхаясь, она всем телом прильнула к Алексею и сквозь стон произнесла его имя. И он что-то говорил ей между страстными поцелуями, — но это были слова о ее красоте и нежности, а вовсе не признания в любви.
В ту неистовую ночь Полина впервые в жизни почувствовала себя женщиной, а вскоре поняла, что любит Алексея, и это уже далеко не та любовь-дружба, на которую она рассчитывала, выходя замуж, а настоящая страсть, способная поднять на небеса и бросить в бездну. Осознание такого чувства было для Полины не радостным, а скорее мучительным, — ведь она почти не сомневалась, что ее любовь безответна, что Алексей испытывает к ней лишь нежную дружбу, а его ночные ласки — просто зов плоти и, обнимая жену, он думает о своей роковой любовнице. Такое предположение было для Полины нестерпимо, и ей много раз хотелось прямо спросить Алексея, тоскует ли он до сих пор о прошлом, — но она не решалась. Ведь, может быть, он борется со своими чувствами к Илларии, и не надо бередить ему душу лишними вопросами…
Теперь каждую минуту, каждой клеточкой своего тела Полина стала ощущать присутствие Алексея, и ей было от этого порою сладко, а порою — больно. Иногда она ловила на себе его взгляд и всякий раз с надеждой вскидывала голову, ожидая признаний, — но он молчал.
Приближался день отъезда из охотничьего домика, но теперь Полине уже не хотелось покидать уединенное место, и она с досадой отмечала, как неумолимо летит время. Она боялась, что по прибытии в Погожино новые и старые лица, а также дела и служба отвлекут Алексея и, возможно, даже потребуют его отъезда. В домике у нее, по крайней мере, была иллюзия, что муж принадлежит только ей, теперь же он отдалится от нее, так и не успев по-настоящему приблизиться…
К великой досаде Полины, сразу же в день их приезда в имение пожаловали гости — да еще такие, которых она бы меньше всего хотела видеть. Супруги Воронковы всегда каким-то чудом все узнавали первыми и тут оказались раньше всех осведомлены о приезде хозяев Погожина.
Видимо, Иван Харлампиевич и Улита Гурьевна решили получить двойное удовольствие от визита: во-первых, сообщить соседям новость, а во-вторых, понаблюдать за впечатлением, которое эта новость произведет. Ведь то, что они собрались поведать супругам Дугановым, разумеется, не могло оставить последних равнодушными, — в этом-то Воронковы были уверены.
— Вот, проезжали мимо, увидели вашу карету, а Сенька нам сообщил, что вы сегодня вернулись в Погожино, — пояснил Иван Харлампиевич, посмотрев на Улиту Гурьевну, которая уже явно сгорала от нетерпения приступить к последним новостям. — Далеко ль вы уезжали, если не секрет?
— Недалеко, верст двадцать будет, — ответил Алексей, который, как и Полина, был не в восторге от нежданных визитеров.
— А мы решили к вам наведаться на минутку, так, проездом, — сказала Улита Гурьевна, стреляя глазами по сторонам.
— Что ж, входите в дом, просим, — покоряясь правилам вежливости, пригласила Полина.
— Мы на минуту, право, никаких угощений нам ставить не надо, — замахала руками гостья, располагаясь поудобней в кресле. — Только перемолвимся с вами словом — так, по- соседски. Вы ведь были в отъезде и последних новостей, верно, не знаете.
— А что, есть важные новости? — небрежно поинтересовалась Полина.
— Да уж куда важнее, — покряхтывая, сообщил Иван Харлампиевич. — Вам, наверное, интересно будет узнать, что случилось в Худояровке.
Полина и Алексей, разом насторожившись, переглянулись.
— Конечно, интересно, — подхватила речь супруга Улита Гурьевна. — Ведь Алексей Кондратьевич дрался на дуэли с Худоярским и ранил его. Рана-то, говорят, сама по себе была не опасная, да только от нее пошло воспаление, началась горячка и через три-четыре дня после вашего отъезда Киприан Ульянович умер.
— Умер?.. — непроизвольно повторила Полина и снова посмотрела на Алексея, который весь напрягся и сжал подлокотники кресла так, что пальцы побелели.
— Умер, умер, отдал Богу душу, — подтвердила Воронкова. — А на похоронах Иллария грозилась отомстить за его смерть. Не знаю только кому, ведь дуэль-то была честная и рана не смертельная. Никто же не виноват, что у раненого началась горячка, такое бывает. Ну а после похорон вдова поручила стряпчему закончить дело с продажей имения, сама же уехала. Мы узнали подробности у бывшего худояровского ключника Терентия, который теперь живет в Косино, где у его родича постоялый двор. Терентия-то еще сам Киприан уволил, Иллария же перед отъездом прогнала и оставшихся слуг, ничего им не заплатила. Такая вот хитрая и жадная баба оказалась.
Вероятно, хозяева разочаровали гостей, потому что после первого невольного удивления уже никак не проявили интереса и не высказали своего отношения к ошеломительной новости. Воронковы продолжали на разные лады обсуждать нерядовое событие, а Полина и Алексей упорно молчали, всем своим видом давая понять, что не намерены поддерживать разговор.
Наконец Воронковы, видимо, догадались, что пора им оправдывать свое заявление, будто заехали «на минутку», и, явно раздосадованные, откланялись.
Оставшись вдвоем, Полина и Алексей некоторое время молчали; потом он, пройдясь из угла в угол, ударил кулаком по стене и глухим голосом пробормотал:
— Видит Бог, я не виноват в смерти Киприана.
— Никто тебя и не винит, — живо откликнулась Полина. — Это именно сам Бог его и покарал. А то, что Иллария грозится нам с тобой отомстить, — так это говорит лишь о ее природной злобе.
— Возможно, она сказала так от отчаяния. Видимо, их с Киприаном все же связывали какие-то чувства, а не просто корысть.
— Ты, кажется, готов ее пожалеть? — Полина подошла к Алексею, пытаясь поймать его взгляд, но он отвел глаза. — Может, это твои чувства к ней еще не угасли?
— Нет, Полина, ты меня не так поняла!
Он попытался взять ее за руку, но она резко повернулась и сделала несколько шагов в сторону.
— Вот что, Алексей. Я не собираюсь лезть к тебе в душу. Когда мы заключали наш союз, я сказала, что ты будешь свободен в своих чувствах и поступках. Если сейчас ты захочешь увидеться с Илларией, помочь ей, — я препятствовать не стану, хотя… хотя мне, может быть, будет больно.
И, побоявшись сказать что-то лишнее, невольно выдать свои сокровенные чувства, Полина быстро вышла из комнаты и, позвав горничную, принялась вместе с ней раскладывать вещи из дорожного сундука.
Перед ужином Алексей просмотрел почту, накопившуюся за время их отсутствия, и сообщил Полине:
