Она посмотрела на мужа, немного успокоившись.
– Ну надо же, Леон Кастро открыл в себе поэтический талант.
Он не ответил на ее слова, зная, что это бессмысленно. Когда его жене хотелось поссориться, уберечь от этого могло только одно. Побег.
– Я как раз работал. Ты не против, если я продолжу свою статью? Кстати, любимая, тебе я посоветовал бы заняться тем же. Писать. Это оказывает отличный терапевтический эффект. Сядь и ответь на письмо Жоаны, ты сразу почувствуешь себя лучше.
– Я и так хорошо себя чувствую. Даже замечательно! И, в отличие от тебя, терапия мне не нужна.
Встав, она твердой походкой вышла из комнаты, хотя коньяк и ударил ей в голову.
Леон же уселся за стол и покрутил в руках письмо. Вита хотела, чтобы он его прочел, верно? Именно этим он и займется.
За ужином Вита с подчеркнутой радостью поздоровалась с мужем.
– Как твоя терапия? Есть успехи?
– Еще какие. Но я не стану утомлять тебя подробностями. Ты все равно этого не поймешь.
На самом деле Леону хотелось бы поговорить с Витой о своей колонке, но она до сих пор на него злилась, хоть он и не понимал почему. Он не чувствовал за собой никакой вины.
Поэтому Леон с удовольствием принялся за разделку жареной рыбы.
– Наверное, не пойму. Если ты будешь рассказывать все так занудно, как пишешь. Твои тексты невозможно читать.
– А ведь речь там идет вовсе не о политике. Сегодня я писал о решении санитарной комиссии при Лиге Наций.
– Как увлекательно.
– Так и есть. Речь идет о единой системе обозначения групп крови. Была принята система AB0. – Леон, весьма неаккуратно разделав рыбу, принялся за еду.
– Это столь же интересно, как… мертвая рыба.
– Именно. Намного лучше, чем кажется на первый взгляд. Например, ты знала, что по группе крови человека можно установить отцовство?
– Послушай, хватит издеваться над рыбой! – Вита с отвращением смотрела на тарелку Леона.
– Но это очень любопытно, тебе не кажется?
– Хм…
Похоже, рыба на тарелке казалась ей намного интереснее. Виктория разделала свою порцию с точностью опытного хирурга, давая Леону понять, что эта тема ее нисколько не занимает.
– Вообще, наука о наследственности – очень перспективная отрасль, о которой следует писать. И дело не только в группах крови.
– Не знаю, Леон. Мне это кажется… чересчур кровавым.
Он рассмеялся.
– Теперь и в тебе проснулся поэт, моя дорогая Вита? Не думал, что ты захочешь играть словами, с твоей-то любовью к цифрам.
– Нет ничего нового в том, что ты постоянно меня недооцениваешь.
– Это не так. – Поддев кусочек рыбы вилкой, Леон отправил его в рот. – Очень вкусная badejo.
– Это кета.
– Тоже неплохо.
Какое-то время они ели молча.
В комнату вошла Мариазинья и спросила, не желают ли донья Виктория и дон Леон добавки. Те отказались, и девушка вышла. Она еще никогда не видела, чтобы ее сеньор и сеньора так мирно вели себя за едой. Обычно они ссорились. Она остановилась за дверью, надеясь подслушать что-нибудь интересное, но они по-прежнему обсуждали скучнейшую тему наследственности.
– Например, ты знала, – говорил Леон, – что наследование цвета глаз тоже подчиняется определенным правилам?
– Ну конечно, Леон. Это знает каждый ребенок. Для этого нужно, так сказать, не закрывать на это глаза. Похоже, дорогой, ты сегодня вдохновляешь меня на удивительную игру слов.
– Я всегда дарил тебе вдохновение. Но я хотел сказать, что недавно ученые сделали потрясающее открытие. Если и у отца, и у матери голубые глаза, у ребенка могут быть только голубые глаза и никакие другие.
– Ты хочешь понять, какие дети от тебя, а какие нет?
– Прошу тебя, Вита! Ты же знаешь, я хранил тебе верность. Как и ты мне.
В его словах прозвучал сарказм? А в глазах вспыхнула злая искорка? Или ей это только почудилось? Может быть, чувство вины сыграло с ней злую шутку? И правда ли то, что Леон сказал о голубых глазах? Это значит… о господи, главное – не думать об этом.
– Рыба какая-то безвкусная, – сказала она. – Мне больше не хочется.
– У меня тоже пропал аппетит. – Леон пристально посмотрел на Виту, но та сделала вид, что ничего не заметила.
Оставив вилку в тарелке, она аккуратно свернула салфетку и встала.
– Прости, любимый, думаю, мне нужно прилечь.
Изо всех сил она держала себя в руках. Медленно подойдя к двери, женщина оглянулась и, кивнув, улыбнулась.
– Спокойной ночи, Леон.
Едва выйдя в коридор, Виктория бросилась бежать в свою комнату. Там она распахнула окно, надеясь, что на свежем воздухе ее пульс немного замедлится. Но на улице было жарко и влажно, в комнату влетел рой насекомых, и окно пришлось закрыть. Сердце выскакивало из груди, и Вита испугалась, что у нее случится инфаркт. Что она натворила! И как ей искупить этот грех? Она села на край кровати, прижимая ладонь к груди. Ее сознание вдруг заполонили воспоминания. Она думала, что избавилась от них, спрятала в темных уголках памяти, но теперь они вернулись и нарушили ее душевный покой.
В апреле 1902 года работоспособность Виты достигла своего пика. А ее брак пришел в упадок.
Ей было тогда тридцать шесть, ее переполняла жажда действий, судьба наградила ее богатством, позволявшим реализовать почти все карьерные планы. У нее подрастали два умных и красивых сына: одному исполнилось двенадцать, второму – десять, времена худших капризов у них уже миновали, и сейчас оба учились в престижном интернате. И у нее был муж, не только построивший блестящую политическую карьеру, но и прославившийся как оратор, из-за чего его часто приглашали выступать за границей. Иногда Леон бывал в отъезде несколько месяцев, дети приезжали только на праздники и на каникулы. И Вита, раньше мечтавшая только о покое, страдала от одиночества. То был расцвет ее жизни, зенит красоты, вершина профессионального успеха. А ей приходилось сидеть дома и общаться с туповатыми слугами, потому что больше вокруг никого не было. Люди, с которыми ее связывали близкие отношения, либо умерли, либо уехали, либо отвернулись от нее. Ее брат Педро погиб, его вдова Жоана уехала во Францию и там снова вышла замуж. Отец умер, мать вернулась в Португалию. Ее лучший друг Арон женился на женщине из Сан-Паулу и с тех пор вел образ жизни ортодоксального иудея, по-видимому, не позволявший ему навещать Виту чаще, чем раз в пять лет. Евфразия, ее подруга детства, стыдилась того, что ее семья утратила былое положение в обществе, и этот стыд превратил ее в злобную каргу, поливавшую всех грязью. Ни Вита, ни другие горожане больше не хотели иметь с ней дела.
