В один шаг Бартоломью оказался рядом с ней. Крепко прижав ее к груди, он начал шептать ей на ушко:
– Я люблю, люблю тебя, моя маленькая нимфа. Господь свидетель, только ты живешь в моем сердце, ты – моя душа. Разве ты не знаешь это сама?
Ее руки обвились вокруг его талии, и она прижалась к его теплому телу.
– Да, я знаю, – произнесла она со вздохом облегчения. Бартоломью взял ее за подбородок и поднял ее голову так, чтобы смотреть ей прямо в глаза.
– Ты знаешь об этом?
– Женись на мне, Бартоломью. Пообещай, что женишься на мне.
Ее незабываемые голубые глаза пронзительно смотрели, казалось, в его душу.
– Эри, я…
Она схватила его обеими руками за рубашку.
– Возражения не принимаются. Ты только что сказал, что любишь меня. И я люблю тебя больше жизни. Теперь мы оба свободны, и я хочу прожить с тобой всю свою жизнь.
Громкий смех вырывался у него из груди.
– Я и не пытался возражать, нимфа. Разве ты не знаешь, что это мужчина должен предлагать женщине выйти за него замуж, а не наоборот?
– Только если она слишком труслива, чтобы все взять в свои собственные руки. А я не хочу давать тебе ни малейшего шанса снова сбежать от меня. Пожалуйста, прекрати дразнить меня и скажи, что ты женишься на мне.
Он сразу перестал смеяться и сказал серьезно, глядя в ее бездонные глаза:
– Да, я женюсь на тебе. И я до конца своих дней буду любить и боготворить тебя, – он поцеловал ее озорной носик. – Понадобится сотня лет, чтобы воспеть твои глаза и твой взгляд… – его губы слились с ее губами, а его руки нырнули под плащ и нашли там упругие полушария ее груди, – двести лет, чтобы насладиться каждой грудью, а потом…
Сзади кто-то нарочито громко прочистил горло.
Бартоломью одернул руки и повернулся лицом к человеку, который хотел поприветствовать Эри и о существовании которого он совсем забыл.
– Извини, Бартоломью, но здесь становится сыро и, кроме того, я стал терять терпение, – сказал человек.
Эри на мгновение замерла, а потом бросилась вперед:
– Папа?!
Скотт Джефферсон, или Джеффри Скотт улыбался.
– Да, дорогая, это я, – он раскрыл свои объятия. – Ну, ты будешь меня обнимать, или же теперь ты обнимаешь только Бартоломью?
– О, папа! – она бросилась к нему. По лицу ее катились слезы.
Скотт долго держал Эри в своих объятьях, а она со всей силой прижималась к любимому лицу. Влага навернулась в больших глазах адвоката. Глядя на это, Бартоломью почувствовал, что у него тоже ком встал в горле. Наконец рыдания Эри прекратились.
– Я думала, что тебя уже нет в живых, – ее голос дрожал от переполнявших ее чувств. – Дядя Луи…
– Он знал, что, если бы он не сказал тебе это, ты бы никогда не ушла от меня, дорогая. Он устроил похороны с пустым гробом, чтобы ввести в заблуждение Ксеноса, и решил, что в Орегоне тебе будет безопаснее. Поэтому он и придумал для тебя весь этот план, – Скотт отодвинул от себя дочь и строго посмотрел на нее. – Если бы он знал о твоем идиотском плане выйти замуж за первого встречного, он никогда бы не отпустил тебя. Может, спрячемся куда-нибудь от этого дождя?
Эри смотрела на отца, не двигаясь.
– Он должен был мне все рассказать! Ты знаешь, что я пережила, когда думала, что тебя убили? Я готова задушить его своими собственными руками! Как он мог так со мной поступить, папа?!
– Мы иногда совершаем странные, необъяснимые поступки, думая, что так мы защищаем тех, кого любим, – он через плечо посмотрел на Бартоломью:
– Не правда ли, молодой человек?
Бартоломью покачал головой в знак согласия:
– Да, сэр, как вы правы!
Эри улыбнулась, сначала отцу, а потом Бартоломью.
– Господи, на что я жалуюсь! Вчера я не была уверена, что доживу до сегодняшнего дня. Но дожила, и два моих самых любимых человека вернулись ко мне.
– Ладно, – примирительным тоном сказал ее отец, – теперь, когда весь мир вновь стал для тебя цветным и ярким, пойдемте в дом. А по дороге расскажи мне, почему это ты гуляешь на улице в нижнем белье и почему у тебя такой вид, как будто тебя на веревке волокли по земле сто километров.
– Я бы тоже хотел услышать то, что ты ответишь, – добавил Бартоломью, подхватив ее на руки и направляясь к тропинке, ведущей вниз.
– Я могу идти сама, Бартоломью, – несмело возразила она. – И, если ты еще не заметил, дождь уже прекратился.
– Да, но судя по тому, как ты выглядишь, я не уверен, что ты сможешь дойти домой до того, как упадешь от усталости. Кроме того, я так давно не держал тебя в руках, что никак не могу утолить эту жажду.
Надежно устроившись в теплых руках Бартоломью, Эри повернулась к отцу:
– Не удивляйся, папа, этот человек еще не мой муж, но я собираюсь провести с ним всю оставшуюся жизнь.
Скотт снисходительно улыбался:
– Мне нравится твой выбор. Мы много говорили с этим человеком, пока ехали сюда. Я сказал ему, что глупо было уезжать от тебя. Если мужчина находит женщину, которую он любит, то все средства хороши, чтобы завоевать ее. Даже если он знает, что в будущем ему придется заплатить за это дорогой ценой. Уж я-то знаю, – его улыбка пропала с лица, и он помрачнел.
– О папа, – заплакала Эри.
– Не плачь больше, – пригрозил ей Скотт. – Я только сожалею о том, что меня не было рядом с тобой, когда ты больше всего во мне нуждалась. Но хватит об этом. А теперь я хочу, чтобы ты мне рассказала, что здесь произошло.
– И я бы не прочь узнать, – добавил Бартоломью, – но говори быстро, а то когда мы попадем в дом, я сразу же уложу тебя в постель…
– Бартоломью!
– Дай мне закончить. Я хочу, чтобы доктор Уилле внимательно тебя осмотрел. И еще я хочу, чтобы ты немного отдохнула.
– Я хочу есть, и я не лягу в постель, не искупавшись.
– Господи, да ты упрямая женщина!
– Это я чистосердечно признаю, – заговорщицки подмигнула она отцу.
– Я не собираюсь быть твоим козлом отпущения, милая, – запротестовал Скотт. – Твоя мать тоже была упрямой. А теперь рассказывай. Если Бартоломью и дальше будет так двигать своими длинными ногами, то мы дойдем до дома еще до того, как ты произнесешь первое предложение. Причард и Сим уже рассказали о том, что произошло, когда появился Ксенос. И с того времени ты смотришь за маяком. Но что случилось с твоей одеждой?
Она подробно рассказала им обо всем, что ей пришлось пережить за последние два дня. Она уже дошла до того места, когда механизм сломался и гигантская линза остановилась, когда Бартоломью пронес ее в ворота и понес ее к порогу своего, а не ее дома.
