Потом тишина восстановилась.
Синяя Дама встала, взяла стул, дети подвинулись. Она поставила стул в круг.
— Каспер Кроне, — сказала она. — Avanti. Очень приятно.
Вдоль стен стояли дорожные сумки, уже с бирками одиннадцати различных авиакомпаний. Он был свидетелем прощания.
— Детей вообще не похищали, — сказал он. — Они приехали добровольно. Не все было гладко. Но никто не шел против их воли. Они заключили сделку с Каином. В чем она состояла?
«Стыд» было не то слово, которое он мог бы связать с сидящими перед ним детьми. Но тем не менее он услышал чувство стыда. Какой-то величественный диссонанс. Как начало последней части бетховенской Девятой. Дети были похожи — все без исключения — на сексуальных преступников в возрасте от десяти до четырнадцати, которых взяли с поличным, и теперь они, как и все мы, пытались понять, как жить дальше, сохраняя достоинство и веру в свободу воли, когда ты только что обнаружил, что все мы живем, словно рачки-бокоплавы на спине громадного кита, во власти подводных сил, управлять которыми нам не дано.
— Они хотели собраться, — сказала Синяя Дама. — Здесь, в Копенгагене. Они хотели увидеть друг друга снова. Это дело очень хлопотное и дорогостоящее. Собрать всех детей. Мы делаем это раз в год. С большим трудом. Они заставили Каина это сделать.
Каспер посмотрел на человека у телескопа.
— Тебя? — произнес он. — Да ты и девяностолетнюю старушку не переведешь через улицу, не удостоверившись прежде в ее кредитоспособности. Что ты получил взамен?
Он почувствовал, что женщина взвешивает каждое слово.
— Он считал, что дети на многое способны. В смысле воздействия на окружающий мир. Что сознание, если оно достигает области, где еще не сформировалась физическая реальность, может на нее повлиять. Это было, конечно же, несколько наивно.
— Конечно же, — согласился Каспер.
Замалчивания откладываются на периферии происходящего траурной каемкой фальшивых звуков. Помещение подрагивало от недосказанности. Каспер знал, что Всевышняя сейчас укажет на кого-нибудь, кто поможет разрешить ситуацию. Только надеялся, что этим человеком окажется не он.
Это оказалась девочка. Клара-Мария встала.
— Йосеф, — сказала она. — Мать Мария. Даффи. Андреа. Суенсен. Я хочу поговорить с вами. Только с вами. Давайте выйдем на минутку.
Это было произнесено с глубокой серьезностью. С большой невинной торжественностью. Иногда настойчивость ребенка оказывается настолько непререкаема, что всем приходится повиноваться: вспомните маленького мальчика из «Нового платья короля» или молодого Иисуса в храме. Синяя Дама встала. Каин. Даффи. Андреа Финк. Морской офицер.
Лучше бы они не двигались с места. С того момента, когда они встали, все для них было потеряно.
Девочка открыла им дверь. Они вышли. Потом она закрыла ее за ними. И заперла.
Дверь, судя по всему, сохранилась со времен постройки обсерватории. Массивный дуб. Тяжелая, словно двери церкви.
Девочка обернулась к детям и Касперу. И улыбнулась.
Это была улыбка, которая вызвала у Каспера желание забраться обратно в коробку. Но было уже поздно. Вот почему следует хорошенько подумать, прежде чем отправляться в путешествие за пределы собственной индивидуальности. Вернуться назад может оказаться не просто.
— Не знаю, что ты думаешь о войне, — сказала она.
Каспер ничего не отвечал.
— Мы думали, что если показать миру что-нибудь, что-нибудь совершенно невероятное, то, может быть, получится заставить их понять. Заставить взрослых понять. Заставить их прекратить воевать.
У Каспера пересохло во рту. Но одновременно стало мокро в глазах.
— Очень красивая мысль, — сказал он. — Что же вы хотели показать миру?
— Что-нибудь из ряда вон выходящее, — продолжала она. — О чем услышал бы весь мир. Какой-нибудь катаклизм в городе. В котором никто бы не пострадал. Но все увидели бы, как дорого это может обойтись, если мы не остановимся. Это единственное, чего люди действительно боятся. Потерять деньги. Может быть, тогда получилось бы до них достучаться.
— И одновременно получить пятьсот кукол, — продолжил Каспер.
Она улыбнулась. Это не было похоже на улыбку дочери отцу.
— Одно не мешает другому, — объяснила она.
Каспер кивнул. Шея у него онемела. Как при быстром развитии менингита.
— Бах тоже бы так сказал, — заметил он.
Она подошла к нему вплотную.
— Мы с тобой, — сказала она, — мы классно повеселимся.
Он отодвинулся от нее. Вдруг она зазвучала чрезвычайно серьезно.
— Мы думали… Если для тебя что-то очень важно, то нет ничего невозможного.
— Твой отец всегда исходил из того же принципа, — сказал он. — Главное — достучаться до их сердец.
Она вернулась в круг.
— Вы что, опустили слой земли? — спросил он. — Сознание может изменить физическое?
Может быть, она его не услышала. Может быть, она приглушила звук на его канале. Он почувствовал такой гнев, что у него перехватило дух.
— Ты помнишь, что я хочу быть летчиком, — сказала она.
Она посмотрела Касперу прямо в глаза.
— Это предполетная карта, — сказала она. — Проверка кабины. До запуска двигателей. Высотомер. Электрическая сеть. Подача топлива. Навигационные приборы. Ввести маршрут в компьютер. Частота радиостанции. Я прочитала все это. В настоящих книгах. Ты поможешь мне стать летчиком, когда я вырасту?
Он не двигался.
— Двигатели к запуску, — сказала она.
Лица одиннадцати детей были совершенно открытыми. Совершенно ясными. Расслабленными, как во сне. Но с широко открытыми глазами.
— Вы это устроили? — продолжал Каспер. — Вызвали сдвиг почвы?
Она посмотрела на Каспера.
— Может, оно само собой произошло, — сказала она. — Случайно. А мы как будто просто почувствовали это заранее. А ты как думаешь?
Он почувствовал напряжение в помещении. Волосы на голове у него встали дыбом. Словно в электростатическом поле.
— Кое-что там было по-английски, — продолжала она. — Cabin ready. Doors released.[102]
Она оглядела детей. Один за другим они кивнули. Каспер хотел бы убежать. Но он знал, что слишком поздно. Контроль сознания над телом уже был нарушен.
— Ready for pushback,[103]— сказала девочка. — Копенгагенской обсерватории с Каспером Кроне, Стине, их дочерью и друзьями cleared for pushback.[104]
