Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
Улу-Мухаммед решил, что за ним следом пойдут казаки эмира Сары-Тау, который должен показать свою преданность на поле брани. У него всегда были самые крепкие и самые быстрые кони во всей Орде. Эмир будет добивать разрозненные остатки войска хана Сарайчика, и уже потом должны следовать уланы самого Улу-Мухаммеда. Им достанется легкая победа — мелкие группы воинов, которые разбегутся по всей Большой Орде. Сам же он с большим отрядом въедет в Сарайчик, и город будет приветствовать своего бывшего господина.
Сейчас хан ожидал своих сыновей. Он отправил их на Русь для поддержки московского князя Василия Васильевича. От них уже прибыли гонцы с вестью, что князь Василий сел на московский стол. Значит, сегодня сыновья будут во дворце.
К своим наследникам Улу-Мухаммед относился по-разному, может быть, потому, что рождены они были от трех жен: старший сын Махмуд родился от черкесской княжны и унаследовал не только ее красивое лицо, но и характер, такой же непредсказуемый и дерзкий. Среднего сына, Якуба, родила дочь известного бухарского эмира, который считал за честь породниться с ханом Золотой Орды. Якуб был тихого нрава и самым незаметным из сыновей. Но все-таки любимым сыном Улу-Мухаммеда оставался Касим, плод греховной любви с невольницей, которая потом стала его старшей женой. Невольница, почти девочка, была очень красива. Она привязалась к Улу-Мухаммеду и любила его со всей силой души, на какую способен лишь ребенок.
Как не походили жены одна на другую, точно такими же разными выросли и его сыновья. Словно Аллах хотел показать, насколько бывают разными плоды, упавшие с одного дерева. Сам Улу-Мухаммед был высок, с благородной осанкой, и не случайно его прозвали Большим. А дети — как мелкий кустарник под могучим стволом, как сорная трава под плодоносящим деревом, как болезненный нарост на крепкой коре. Махмуд был роста небольшого, черняв. Якуб — приземист и толст. Удался только Касим. Высокий и статный. Их объединяла кровь великого отца, но ни в одном не смогли воплотиться полностью черты, которыми обладал он.
Братья не любили друг друга, и эта неприязнь с годами только усиливалась, перерастала в тихую ненависть. Они не хотели забывать завещание деда: «Каждый из моих сыновей и внуков, кто первый вступит на престол, обязан убить своих братьев!» С тех пор ничего не изменилось. И, поглядывая друг на друга, отпрыски Улу-Мухаммеда задавали себе один и тот же вопрос: «Кто же будет тем первым, который посмеет поднять руку на остальных братьев?»
Единственное, что сдерживало их от кровавой ссоры, так это присутствие отца.
Улу-Мухаммед так задумался, что даже не услышал, как подошел мурза Тегиня. Мурза сильно постарел и потолстел, ходил тяжело, но даже по этой неторопливой, слегка косолапой походке чувствовалось — он еще силен. Так держится только завоеватель: расслабленно и одновременно уверенно, зная, что стоящие рядом обязательно расступятся при его появлении и будут долго кланяться вслед. В последние годы Тегиня еще больше приблизился к Улу-Мухаммеду, и придворные мурзы давно забыли, что он только один из них. Мурза Тегиня принимал оказываемые почести снисходительно, подобно хану, привыкшему к вечному почитанию: наклонит едва голову, даже не взглянув на униженных эмиров, и идет дальше. И только его отношение к Улу-Мухаммеду оставалось неизменным.
По своему могуществу Казанское ханство соперничало уже с Большой Ордой, а московские князья уважали казанских ханов куда больше, чем золотоордынских. Бояре лезли в дружбу к казанским мурзам, заискивали перед послами, приносили большие дары и звали на великое жалование к московскому князю Василию.
Из разоренного и неизвестного улуса Улу-Мухаммед превратил Казань в сильный город: заново отстроил его стены, укрепил башни, возвел несколько каменных мечетей, а ханский дворец турецкие зодчие выложили белым мрамором.
Трижды Улу-Мухаммед падал и трижды поднимался, но всякий раз он вставал куда более сильным, чем прежде. Такое испытание судьбой мог выдержать только Мухаммед — всякий другой остался бы лежать после первого же удара. Большой Мухаммед был поистине великим: завоевывая государства, он терял их, а потом строил новые. Теперь он создал последнюю свою державу, с могуществом которой считались ордынцы.
Улу-Мухаммед чувствовал, что дни его на земле сочтены, и он велел вместе с ханским дворцом построить родовую усыпальницу, где нашел бы себе последнее пристанище. Что поделаешь, даже великим суждено оставлять грешный мир. Улу-Мухаммед часто заходил в гробницу и наблюдал, как мастера подбирают к лазуриту яркие камни, выкладывая стены цветной мозаикой. Гробница — это врата в рай, и здесь должно быть так же красиво, как в райских кущах. Потолок украшала бирюза, привезенная из далекой Персии.
Улу-Мухаммед выбрал уже для себя место в центре усыпальницы. Пусть живые знают, что под белым мрамором покоится прах великого смертного.
Сейчас, сидя на берегу Итили, Улу-Мухаммед с интересом наблюдал, как рыбаки тащили сеть. Огромные осетры никак не желали расставаться с родной стихией, спешили упрятаться поглубже в кишащую рыбами воду, но всякий раз натыкались на сеть, сотканную из крепких нитей. Рыбаки, уперевшись в борта ногами, напрягались из всех сил, и хан видел вздувшиеся на крепких руках толстые вены. Наконец они подтащили сеть к самому борту и высыпали бьющуюся рыбу на дно лодки.
— Господин, — осмелился наконец произнести Тегиня, — прибыл Махмуд.
— Махмуд? — удивился Улу-Мухаммед. — Я велел ему быть в Нижнем Новгороде! Почему он прибыл так скоро? Впрочем, ладно, зови его сюда.
Улу-Мухаммеду не хотелось покидать уютный берег. Не часто ему удавалось постоять просто так на берегу, и сейчас, глядя на Итиль, безмятежную и тихую, он наслаждался свободой, коротким бездействием. Хан знал, что уже завтра он сбросит с себя эту безмятежность и вспомнит, что в Сарайчике обидели его посла, заставив на коленях вручать грамоту хану; в Бахчисарае Кичи-Мухаммед ищет у соседей помощи в борьбе с Казанью, и нужно помешать этому, а Василий задерживает обещанную дань. Уже завтра он будет другим, таким, к которому привыкли и которого боялись.
Подъехал Махмуд. Он держался как и подобало наследнику престола: высокомерно и чванливо, не всякий раз отвечал на поклоны, а если кланялся, то это было едва заметное приветствие. Маленький, неказистый, он казался жалким подобием самого хана. И все-таки это его сын! Его наследник! Он зачат в то самое время, когда Улу-Мухаммед был счастлив, когда он владел не только красивейшим гаремом, но и половиной мира. Тогда эмиры считали за честь коснуться губами кончика его туфель, а послы других стран разговаривали с ним, не вставая с колен.
— Здравствуй, отец. — Махмуд сошел с коня и припал лицом к полам кафтана.
Нет уже спесивого наследника, строго поглядывающего на родовитых мурз, есть любящий сын.
— Здравствуй. Почему ты здесь?
— Мне показалось, что я тебе нужен.
— Я тебе велел оставаться в Нижнем Новгороде, — сказал Улу-Мухаммед.
— Отец, мне сообщили, что против тебя готовят заговор. Я спешил предупредить тебя, — смело посмотрел в лицо хана Махмуд.
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 126
