Йоханнесбург представляет собой огромный город с шумными улицами и небоскребами, с крупными компаниями и целыми кварталами гостиниц, с трамваями, неоновыми огнями, модными магазинами и тысячами лимузинов, за рулем которых сидят люди без жалости (или без тормозов, что по большому счету одно и то же). В конце многих улиц возвышается сверкающие на солнце золотые пирамиды. Это отвалы золотых шахт.
Вернее сказать, золотыми они кажутся лишь при определенном освещении. Но и этого хватает детям, чтобы всерьез поверить в утверждение, будто город построен на золотой пыли. Затем солнце зайдет за тучи, лучи его будут падать под другим углом, и золотые пирамиды превратятся в грязно-белые, серые, порой почти голубые. Ранним вечером отвалы эти явственно выделяются на фоне прозрачного неба — видна каждая эрозийная складка на их склонах. Наверное, корнуолльские горняки, которые приехали в Йоханнесбург поколение назад, не раз глядели на них и вспоминали каолиновые отвалы, которые украшают окрестности Сент-Освелла.
Эти отвалы являются визитной карточкой Йоханнесбурга. Они компенсируют недостаток архитектурных достопримечательностей, которым страдает город. Для Йоханнесбурга они играют ту же роль, что и собор Святого Павла для Лондона, Столовая гора для Кейптауна и Акрополь для Афин. Они видны отовсюду и неотвратимо притягивают взгляд прохожих, являясь как бы символом города, его настоящим гербом.
Что больше всего удивляет в Йоханнесбурге, так это его молодость, я бы даже сказал, юность. Каких-нибудь шестьдесят лет назад здесь не было ничего, кроме голой безлесной пустыни с кучкой грязных палаток. Еще и сейчас живы люди того поколения, что укладывалось спать под холщовыми навесами. Если зайдете в музей истории страны, расположенный на верхнем этаже Центральной библиотеки, то сможете по фотографиям проследить недолгую историю города. В 1886 году на месте Йоханнесбурга стояло около пятидесяти убогих палаток, три года спустя их количество слегка увеличилось, и к ним добавилось несколько жестяных навесов. На фотографиях тех лет мы видим бычьи повозки на пыльных проселочных дорогах, а рядом с ними толпы мужчин в котелках — это вновь прибывшие шахтеры (судя по всему, женщин в ту пору здесь почти не было). Так выглядел Йоханнесбург шестьдесят лет назад.
Мое внимание привлекли толпы на улицах города. Они в равной степени состояли из белых и чернокожих. Здесь можно увидеть представителей туземных племен, англичан, африканеров, евреев, латинян — и все живут более или менее изолированными сообществами. Эксперимента ради можно зайти подряд в несколько магазинов на улице. В одном вас будет обслуживать шотландец, в другом еврей, в третьем ирландец или грек и так далее. Чернокожий мальчишка продает газеты на улице, а пожилой басуто, чьи предки наверняка размахивали ассегаями, распахнет перед вами двери гостиничного лифта. Пожалуй, мир не видел более космополитичного города со времен Древнего Рима.
Я взял такси возле Центрального почтамта и попросил водителя повозить меня по городу. Он оказался язвительным англичанином, приехавшим в Африку двадцать лет назад. Всякий раз, как мы останавливались в уличной пробке, водитель оборачивался, чтобы выдать очередную порцию сведений (как правило, мрачного свойства).
— Позавчера здесь случилось убийство, — рассказывал он, указывая на перекресток. — Ужасно, правда? Да, все эти местные. Мы называем их амалаита, хулиганы, бандиты. Кстати, не вздумайте вечерами гулять по улицам! Иначе непременно настучат по башке!
В следующую остановку водитель снова обернулся:
— Нецивилизованные — вот как бы я их определил. Вы выдели заметку в газетах о парне с девушкой, которых прошлой ночью убили прямо в их машине? То-то и оно! Я же говорю, это небезопасный город… и с каждым годом все хуже. Если у вас будет время, съездите, взгляните на поселки местных. Сами увидите: нет ничего страшнее, чем оторвавшиеся от своего племени черные. А их здесь тысячи! В этом наша беда…
Через десять минут снова вынужденная остановка.
— Нет вы только посмотрите на них! — проворчал он, презрительно кивая в сторону гуляющей толпы. — Просто рай для белых женщин! И ни одна из них никогда в жизни не работала!
В компании с этим беспощадным критиком я доехал до окраин Йоханнесбурга, которые показались мне даже интереснее, чем сам город. То, что раньше было засушливым, голым вельдом, ныне превратилось в сплошные сады — каждый домик стоял в окружении фруктовых деревьев. Это, так сказать, внутренние окраины, за ними шли внешние пригороды. А затем маршрутные автобусы покидали пределы города и устремлялись к цепочке городков-спутников. Ничто так красноречиво не свидетельствует об уровне благосостояния Йоханнесбурга, как эти городки. Достаточно заглянуть хотя бы в Хоутон, где фешенебельные виллы оккупировали горные склоны. Все дома чрезвычайно живописные, каждый выдержан в своем стиле — испанском колониальном, капско-голландском, тюдоровском, или том, что мистер Осберт Ланкастер назвал «Бруэрской готикой», — и каждый обладает собственным гаражом, садом и воротами, возле которых вечно прохлаждается пара-тройка чернокожих мальчишек из числа домашних слуг.
— Представляете, сколько стоит такая вилла? — возмущенным тоном спросил мой водитель. — Двадцать тысяч соверенов!
В лучах яркого солнца пригороды Йоханнесбурга напоминали калифорнийское побережье. И я знал наверняка, что за ажурными коваными оградами течет легкая и приятная жизнь. Она подразумевает цветущий кустарник, тенистые перголы, плавательные бассейны с изумрудной водой и целый штат безмолвной чернокожей прислуги в безупречно белых костюмах.
Полагаю, жить в Йоханнесбурге было бы невыносимо, если бы город не располагался на высоте шесть тысяч футов над уровнем моря (то есть на две тысячи выше Бен-Невиса). Однако на такой высоте даже палящее тропическое солнце становится неопасным, или по крайней мере вполне терпимым. Забавно думать, что, когда йоханнесбургские шахтеры спускаются на глубину шесть тысяч футов, они как раз оказываются на уровне Столовой бухты.
Порой на Йоханнесбург налетает неожиданный шторм, и тогда полуденный зной сменяется дождем или даже градом. Градины размером с грецкий орех способны поранить человека или животное и пробить черепичную крышу. Как-то раз я стал свидетелем подобного катаклизма, и слава богу, что он захватил меня в гостинице, а не на дороге. Глядя на толстый слой льда на моем подоконнике, я с трудом мог поверить, что всего несколько секунд назад наслаждался теплым январским деньком.
Йоханнесбург — один из самых шумных городов на свете. Объясняется это не только большим количеством мощных автомобилей, каждый из которых снабжен пронзительным клаксоном, но и обилием черных жителей.
А эта публика никогда не разговаривает вполголоса. По крайней мере так обстоит дело на улицах Йоханнесбурга: все туземцы говорят, смеются и поют на пределе своих вокальных возможностей. А поскольку большинство отелей располагается в самом центре этого гвалта, то заснуть в Йоханнесбурге не так-то просто. Ближе к полуночи шум на улицах немного стихает, однако в пять утра возобновляется с новой силой и в новой тональности: теперь кажется, будто кто-то забрался на крышу и оттуда швыряет консервными банками прямо в гущу веселящейся толпы. Заинтригованный я выглянул в окно и увидел, что это всего-навсего йоханнесбургские мусорщики опорожняют уличные урны.
