В 1938 году, проучившись всего год, я закончил учебу. Тогда все рвались туда, где какие-то события происходят. Мы написали рапорта направить нас на Дальний Восток, где только что прошли бои с японцами на Халхин-Голе. Но, опять же, начальству было виднее, и меня направили в Гатчину, под Ленинград. На этом самом первом российском аэродроме базировалась 333-я отдельная разведывательная эскадрилья на Р-5. Тренировались мы очень много, летали днем и ночью.
Когда в 1939 году началась финская война, нашу эскадрилью направили на Север. Мы сидели на озере Коолаярве, что на запад от Кандалакши. Основными задачами нашей эскадрильи были разведка и бомбежка. Финны действовали небольшими отрядами. Найти их в лесу можно было только по оставленной лыжне. Если заставали их отряды на открытом месте, при пересечении замерзших озер, то тут мы их хорошо обстреливали и бомбили. Нам везло, что с самолетами финскими не приходилось встречаться. На Р-5 вести бой с вражеским самолетом — дело безнадежное. У нас ведь вооружение какое было? Впереди ПВ-1 (тот же «максим», только авиационный), а сзади два спаренных пулемета Дегтярева.
Кроме того, мы снабжали по воздуху наши окруженные дивизии. Война нехорошая была… Руководство хреновое. Ну что эти солдатики могли сделать в своих ботинках с обмотками, тоненьких шинелях и буденновках? Две дивизии, по сути, замерзли. Помню, наша эскадрилья жила в школе. Спали в спортивном зале на нарах, а недалеко от школы в палатке была устроена баня. Мыться же где-то надо было. И вот мы один раз приходим в баню, а туда привезли машину трупов. Они скрюченные. Их в баню затаскивают, отогревают, и они начинают распрямляться. На это было страшно смотреть. Их выпрямили и похоронили как положено…
Нам исключительно повезло, что никакой ПВО на том участке фронта у финнов не было. Они по нам стреляли из стрелкового оружия, но у нас в эскадрилье потерь не было. Правда, уже после войны, когда мы возвращались в Гатчину и сели на Лодейном Поле, комиссар эскадрильи не удержал самолет на пробеге (летали на лыжах, а при сильном ветре его трудно удержать). Самолет развернуло ветром, и он винтом зацепил лежавшие на аэродроме штабеля бомботары, в результате чего поломал концы винта. Так как я в эскадрилье был самым младшим, то меня высадили, комиссар забрал мой самолет и улетел в Гатчину, а меня оставили ждать, когда пришлют новый винт. Но тут мне подфартило. У меня был очень опытный техник. По сравнению со мной, мальчишкой, он был стариком. Он посмотрел самолет, пошел, достал ножовку, отпилил каждую лопасть винта, так чтобы они стали одинакового размера, проверил, зачистил, запустил двигатель — не трясет! И мы с ним на этом самолете прилетели домой.
За участие в финской войне я был награжден орденом Красной Звезды, который мне вручил лично Михаил Иванович Калинин. Это потом орденоносцев стало много, а тогда, перед войной, я мог получить ежегодный бесплатный билет в мягкий вагон!
Хотя если честно, то перед войной жили трудно. Посуди сам — жилья не было. Перед финской я жил на частной квартире в каком-то коридорчике, где стояла моя раскладушка. Только после финской летчики переселились в общежитие, устроенное в одном из крыльев дворца Павла Первого. Там нам выделили комнату, в которой разместилось 18 человек!
Я в нашей комнате считался самым богатым. У меня был патефон, редкость по тем временам, и велосипед. Потом появились и часы. Часы купить было невозможно, с трудом я разыскал и купил серебряные часики в виде медальона. Но я же не буду медальон носить! Отдал его в мастерскую, там к медальону припаяли ушки, получились ручные часы.
Как мы размещались в комнате? Посредине стоял стол, вокруг кровати. На столе стоял мой патефон, вокруг которого лежали груды пластинок. Вечером пойдем гулять с девушками, возвращаемся кто в полночь, кто позже. Как правило, приходили, ставили свои любимые пластинки и ложились спать, а патефон продолжал играть, пока следующий не придет и не поменяет пластинку. К слову, больше всего многие любили слушать Клавдию Шульженко. Ездили мы и в Ленинград, ходили в театры.
Одевали нас хорошо, да и денежное содержание у нас было отличное. Мы ведь считались военной элитой. У нас была красивая темно-синяя форма. А летное обмундирование такое: теплые фетровые бурки с заворотом, комбинезоны меховые, реглан. Гимнастерка, брюки, бриджи и сапоги — это уже повседневная форма.
Я сразу после финской войны пошел на курсы для подготовки в Академию при Доме офицеров. Мне, как украинцу, русский язык не давался. Помню, когда мы писали первый диктант по русскому языку, учительница поставила мне не двойку, а единицу. Прошло какое-то время. После следующего диктанта она говорит: «О, Гайдаенко, у вас значительные успехи, я вам уже двойку поставила!» Вот как было, но, тем не менее, я ходил на курсы. Когда мы перегоняли Р-5 (их надо было сдать, чтобы получить СБ), то сели под Москвой в Монино, где располагалась академия. Посмотрел я, как слушателей гоняют строевой подготовкой, и решил, что не пойду в академию. Что я буду так мучиться?
Летом 1940 года нас перебазировали в Кексгольм, сейчас он называется Приозерском, а оттуда отправили под Псков, где мы приняли участие во вводе войск в Эстонию. Как нам тогда говорили: «Мы подаем братскую руку помощи дружескому эстонскому народу». Скажу о том, что видел своими глазами. У нас тогда какая задача была? Допустим, идет колонна по дороге, впереди легковая машина «Эмка», а за ней машины, танки, пехота. Мы должны были найти эту колонну, определить ее местоположение и сбросить им вымпел с указаниями направления движения. После этого мы должны были дождаться ответа, который они напишут, и забрать его. Забирали его так: между двумя шестами натягивалась веревка, но не привязывалась, а закреплялась свободно. Посередине привязывалось послание. Задача наша была — пройти низко, выпустить «кошку», зацепить веревку и подтянуть послание в кабину. Вот такая связь была в те времена.
Что меня там удивило. Во-первых, тогда все машины красили в зеленый цвет, а в Эстонии ездили красные автобусы. Во-вторых, летишь над каким-нибудь поселком, деревенькой, и толпа людей с красными флагами выходит встречать войска. Наших же никого до этого там не было! Никто не мог заставить, как говорят сейчас, выйти эстонцев встречать! А сейчас говорят, что мы оккупанты. Но ведь ввод войск был по договору с эстонским правительством. Кроме того, нашим войскам была директива: с населением, боже упаси, не вступать ни в какие конфликты.
В августе мы опять вернулись в Кексгольм. Получили новые самолеты СБ. Эскадрилью объединили еще с двумя, создав разведывательный полк, который перебазировался под Ленинград, в Сиверскую, поскольку аэродром Кексгольм был маловат для СБ. Переучивание на СБ далось мне легко. После Р-5 самолет мне понравился, но он все равно уже был устаревший,
В декабре вышел известный приказ наркома обороны Тимошенко. Меня, лейтенанта, командира звена, орденоносца, посадили в казарму! Причем, так как я был командиром звена, меня еще назначили старшим по казарме. Ох, хватил же я горя с этой срочной службой! Представляешь, приехали из училищ лейтенанты-летчики, пришли летнабы, а тут приходит приказ, и их разжалуют в сержанты. Мало того, что запихивают в казарму, так еще и звание снимают! Это ж позор перед девушками, знакомыми, родными! Конечно, дисциплина после этого резко упала. Трудно мне было держать эту банду молодых летунов. Конечно, то, что положено по программе летной подготовки, мы выполняли, но летчики ходили в самоволки, пьянствовали. Причем если на выпивку не хватало денег, то ребята что-нибудь продавали из постельного белья (общежитие летного состава здесь было оборудовано как надо: одеяла новенькие, подушки, простыни). Бардак, одним словом… Один у нас был комсомолец, отличился. Его вызвали на собрание: «Что же ты пьешь, безобразничаешь? Мы тебя исключим из комсомола!» А он ответил: «Подумаешь! Исключайте! А я буду беспартийный большевик!» Думаю, меня здорово спасло начало войны, а то бы посадили меня за недостачу казенного имущества…
