— Господин капитан, Экбатан нас бросил.
— Господин капитан, не перерезать ли нам поджилки чиновникам из Экбатана?
Ксантрай улыбается, смотрит на стоящие у стены винтовки, передергивает их затворы, наклоняется к вещевым мешкам:
— Я приказал вам выдать новые комплекты обмундирования. Вы их получили?
— Да, первый раз за всю службу. Господин капитан, позвольте завтра, перед отъездом, набить морды этим каптенармусам?
Ксантрай выходит.
— Виннету, тебе не страшно?
— Мне? Я убил мою мать и Тивэ, чего мне бояться смерти?
На кухне Ксантрай кладет руку на плечо Пино, нагружающего вместе с помощниками кастрюли, вертела, ножи на прицеп полевой кухни, стоящей во дворе.
— Тебе ничего не нужно? Все в наличии?
— Да, господин капитан, не хватает только одного черпака.
Подозреваю, что его стащил генерал. И знаете зачем?
Ксантрай смеется, Виннету хватает с печи кусок сыра и ест его.
— Эй, Виннету, нечего воровать припасы.
Два помощника со следами от кольца на губах, склонившиеся над ящиком с увязанными котлами, выпрямляются, их лица и руки блестят:
— Пино, следи за чистотой твоих людей. И за своей, кстати, тоже.
Ксантрай возвращается в кабинет, Виннету встает у двери, опершись на балюстраду галереи, плюет вниз; комната радистов освещена, радиостанции трещат, пищат, блестят; выходит радист с голым торсом, вокруг поясницы повязано мокрое полотенце, он спрыгивает во внутренний двор, поднимает голову, видит стоящего на галерее Виннету:
— Эй, Виннету, хочешь выпить? Я приму душ, иди, выпей, Иолас получил посылку с тремя бутылками водки.
Спускайся.
— Не могу, я охраняю капитана.
— Пусть сам себя охраняет.
— Тише, Суччиньо, нет, я, правда, не хочу. Радист заходит в казарму, выходит с кружкой водки. Суччиньо поднимается на галерею, протягивает кружку Виннету:
— Пей, малышка.
Ксантрай выходит из кабинета. Суччиньо складывает руки крестом на голой груди.
— Иди спать, Суччиньо. Да, найди мне батарейку для фонарика.
Суччиньо спускается по лестнице, кружка блестит на балюстраде.
— Пей, Виннету, пей.
— А вы, господин капитан?
Но Ксантрай молчит, уставившись в ночь, размышляя о чем-то. Капля воды падает с крыши на его запястье, он выпивает ее, она скатывается по его губе, у нее привкус и цвет кольца; Суччиньо поднимается, протягивает Ксантраю батарейку; Виннету пьет, Ксантрай возвращается в кабинет; пурпурники сидят на электрических проводах.
Песнь шестая
Энаменас спит, Ксантрай приказал загородить все выезды рогатками и поставить часовых; рядом с ними толпятся подростки Энаменаса, их мотоциклы и автомобили сигналят и дрожат у проволочных заграждений, девушки раскрывают свои корсажи, но часовые показывают руками, что проезд закрыт; один из мальчиков видит след от кольца на губе часового:
— Ты был рабом? Опусти руку и дай нам проехать. Сен-Галл, можно я его ударю?
— Нет, он солдат, может пожаловаться. Вернемся.
Мотоциклы и автомобили разворачиваются на песке дороги.
Часовой поглаживает губу, его кулак сжимает колючую проволоку; пена лижет песок; часовой садится на дюну, на его бедра прыгают блохи:
— Эй, Володя, почему ты его не пристрелил?
— Ты с ума сошел, я — бывший раб.
— Капитан тебя защитил бы.
— Нет. Он с ними заодно.
— Видел девчонок?
— Предпочитаю блядей.
— Мальчишки убили мамашу Лулу.
— Капитан говорит, что он расстрелял бы новобранцев и взял мальчишек в солдаты. И девчонок — стирать белье и стряпать для солдат.
— Блядей, которых можно тискать и ебать…
— Тише, идет патруль.
Сержант освещает фонарем лицо Володи:
— Ты остановил их?
— Да, сержант. Они меня оскорбляли.
— Сожми кулаки. Выиграем сражение и сбросим в море всех этих блядей и ублюдков. Будем жить с бедняками.
Володя снова садится на песок, ворошит зажатый между ног пучок чертополоха, с него скатываются маленькие белые улитки, он берет их пальцами, давит, кривится от запаха гнилого мяса, встает, вытирает пальцы о гимнастерку, подходит к ограде, отделяющей шоссе от луга, качает колышки, на которые натянута проволока, смотрит на ручей, текущий в трубе под дорогой и вытекающий на границе пляжа, раскачивает приземистые деревца, падающие с них звонкие капли омывают их красные корни. И так всю ночь, с болью в груди от перенесенного оскорбления, он ходит, садится, наклоняется, вырывает, давит, плюет, хрустит, трет…
Над его головой носятся чайки, замедляясь на перекрестке ветров.
На заре Ксантрай толкает двери, бьет в ладоши. Через полтора часа грузовики заполнены, солдаты помылись, вооружились, уселись на скамьи, прицепы подняты и закреплены. На дороге часовые открывают заграждения; грузовики едут к долине Королевского дворца, съезжают с автострады, поворачивают вниз, съезжают на побережье; девушка в шортах катит против ветра на старом велосипеде, ее ляжки трутся о седло; Виридо встает, грузовик обгоняет девушку, Виридо, волоча по брезенту лязгающий затвором автомат, снимает легкую каску:
— Продается?
Солдаты смеются, девушка оборачивается, ее волосы рассыпались по плечам, на зубах блестит слюна:
— Этот товар не для твоей корявой рожи!
Ксантрай в своем джипе слышит девушку, оборачивается; Виридо, стоя у борта, раздвинул ноги, трясет член сквозь ткань штанов:
— А этого не хочешь? Тепленький, свеженький.
Шорты девушки натянулись на ляжках, она крутит педали, часто дышит, по ее лицу скользят золотые блики; грузовик обгоняет ее, Виридо свистит, он смотрит на ягодицы девушки, катающиеся по сиденью, натягивая и сминая легкую ткань шортов, на полоску кожи между завязанной узлом на пупке рубахой и поясом шортов, открывающуюся при движении. У Виридо и у всех солдат встает; после свиста солдат из последнего грузовика девушка откидывает волосы назад; солдаты накрывают ладонями, ласкают, давят, целуют холодными губами ее влагалище, припухшее, сдавленное, сжатое в складках шортов, согретое трением о седло.
— Суччиньо, ты знаешь эту девушку? Кто она?
— Шлюха… свободная, ее ебли в Королевском дворце; еще она дает мужчинам, старикам и молодым, из деревень. Господин капитан, если вы позволите, я расскажу вам, как она ебется…
