Поистине железной была воля молодого конунга, раз смог он сдержать в лагере шесть — целых шесть! — долгих сотен бывалых бойцов. Удержать в бездействии воинов и их вожаков, в ярости рвавшихся в драку, чтобы в решающий миг бросить их в битву.
И поистине железной должна быть воля ведущих дружины ярлов и верность дружинников своим вожакам, чтобы не рассыпались, едва выйдя на поле в цепь, оба отряда. Но стоило дружинам Ньярви и Торира Оленя, будто плугом разрывая пред собой поле, прорубить себе место в сражении, каждый в строю их, сделал лишь пол-оборота, и обе они выхлестнули по железному клину навстречу друг другу. И как неотвратимо разлетается затянутый на скалы корабль, как гонит по фьордам в начале половодья льды, потянулись к этим клиньям фюркатские дружинники.
И вновь с грохотом сталь ударила в сталь, и слышались в ее звоне голоса Гендуль и Гунн, Саннгрид и Свинуль — вещих дев битвы.
Соткана ткань большая, как туча, чтоб возвестить воинам гибель. Окропим ее кровью накрепко ткань, стальную от копий кровавым утком битвы свирепой ткать мы должны.
Гремела-пела и грохотала сталь, будто бы и не встречала нигде уязвимой плоти…
Ступали герои по крови франков. Кончен мир Фроди, рыщут по Йотланду Видрира псы, крови алкая.
Впитывая разрозненные остатки прочих отрядов, дружины Ньярви и Торира Оленя не сомкнулись, но растянули строй, железные клинья превратив в острые зубы, что жевали, колотили, мололи застрявшие между ними Вильяльмовы рати. И по всему полю звенели, переговаривались рога.
Отосланному к скальдам Скагги было видно, как ложится за левой дружиной неровная просека кучами сваленных тел, а если повернуть голову, то такую же будто след дракона из конунгова сна — увидишь и справа. Но вот правая дружина выровняла строй, и со стороны леса стал вытягиваться окованный сталью зловещий крюк, отсекая противнику дорогу назад. Какой-то из франкских вожаков, кто отсюда не разглядеть, собрал своих людей в попытке отрубить этот крюк, от сжимавшей его железной руки. Но люди Оленя сомкнули уже у леса ряды с ратниками Тьодольва Грохота и мяли, теснили франков, разворачивая их лицом к солнцу, спиной к Фюркату, нагоняя их на дружину Ньярви, чтобы раздавить, иссечь, исколоть, размозжить…
И вновь взвыли, переговариваясь, рога. Дружина Ньярви на мгновение как будто стала, уперлась на месте, и стала расходиться клиньями, слово в железные объятия принимая загнанного врага.
Объятия наливались, росли, взбухали, расправляясь толстым железно-чешуйчатым остроголовым двуглавым змеем, готовыми охватить кольцом, сдавить попавшего в эту ловушку врага.
Под предводительством ставшего в тот день берсерком Гвикки из Эрины воины Карри и люди Орма Готландца успели очистить уже почти весь склон древнего вала, и выходили на поле, чтобы слиться со строем Ньярви. А дружина сына Кальва будто выпростала вдруг стальную руку, чтобы сцепилась она с обороняющими укрепления Фюрката личными отрядами конунга. Шариками ртути пробежав сквозь строй Торира Оленя, вылилась в каплю, затем собралась в кулак дружина Змееглаза, усиливая заслон вдоль опушки леса. Подходящие разрозненные группки все раздували кольца удава, и стягивающиеся к ним песчинки затапливали оказавшееся между ними франкское войско. Пока Вестмунд атаковал в лоб, две дружины теснили неприятеля с флангов.
Очистив от неприятеля склон древнего вала и подбирая по дороге франкские мечи, покинули ирландцы свои убежища, чтобы присоединиться к Гвикке.
— Друим-аэд-Бран!
— Гвикка! Эй, Квельдульв! — кричал, прорубаясь сквозь схватку, Глен. — Эй, Гвикка!
— Друим-аэд-Бран! — неслось уже, казалось, со всех сторон.
— Грим! Да что такое с Гвиккой! Никогда его таким не видел!
— Грим, ты что, не узнаешь меня!
Только в это мгновение дошел до скальда Локи полный смысл происходящего, и он тяжело осел в седле, слишком ошеломленный, чтобы сразу же ответить. Да что там ответить, если он не помнил, как вновь оказался верхом! Рядом застыл на мгновение Гвикка. Лицо гиганта было искажено горем, в глазах стояли слезы.
Тесно сбитый отряд верховых из отборной дружины Вестмунда мчался по полю от ворот Фюрката, разбрасывая попадающихся им под ноги пеших франков и поднимая их на копья. Они расчищали путь для конунга.
Вес готов был уже что-то спросить, но осекся, прочитал тяжкие вести по лицам Бьерна и Гвикки.
— Гаутрек… — Вес замолчал, не в силах выдавить ни слова.
Привалившись к коню Грима, Ирландец вцепился в луку седла так, что побелели костяшки пальцев.
И Квельдульв не ответил конунгу. И Бьерн… И Сигварт…
Будто мертвое пятно распространялась от них посреди схватки.
— Доброго пира гаутреку, — пробормотал наконец сквозь стиснутые зубы конунг. Голос его чуть заметно дрогнул.
Он еще раз оглядел сосредоточенные лица, в поисках… Чего?
Сочувствия? Поддержки? Грим нехорошо усмехнулся про себя. Что ж, не Ночному Волку исцелять нанесенные тщеславием раны…
— Такова была воля асов, — сжалился над конунгом Бьерн, но в голосе его звучало скорее не сочувствие, а горькая насмешка.
— На этом поле еще будет немало погибших, которые сопроводят гаутрека к порогу Вальгаллы. Да отправится вслед за ней войско Вильяльма!
Будто очистив душу этой клятвой, Вес повернул коня и направился в гущу схватки, сопровождаемый своим отрядом, что расчищал ему дорогу. Мощные воины все так же методично и безжалостно принялись расправляться с каждым врагом, попавшимся им на пути.
— Не знаю, готов ли я принять победу, за которую заплачено такой ценой, выдохнул Бьерн.
Грим вместо ответа только кивнул, Ирландец же, казалось, вновь погрузился в опустошенное молчание.
XXIV
РУНА МЫСЛИ ДАГАЗ — ЧТО «НОВЫЙ ДЕНЬ» ОЗНАЧАЕТ
Глухой страж богов владеет руной дня,
Руне же той преображенье и процветанье подвластны.
При волшбе с умом примененная руна Дагаз
господства тьмы окончанье приблизит,
наступление нового света, нового дня принесет.
Скальду Дагаз сущее все яснее увидеть позволит,
воину в битве ясность она принесет,
что жажду убийства и крови собою заменит.
Свет невозможен без тьмы, и без ночи нет дня,
Руна Дагаз — равновесия сил талисман.
парадокс в себе заключает она,
тот парадокс, что все дополняет друг друга в движеньи.
Он бежал. Бежал, чувствуя, как стягивает напряжением спину и плечи, как покалывает в ладонях волшба.
Точно такое же ощущение охватило его, когда, сложив на груди руки, преспокойно стоял перед строем готовых к битве скальдов оборотный эрилий и говорил о сделке. Слова его, однако, встречены были молчанием.
— Вас здесь всего двенадцать. — Грим отметил еще, что Вестред отчего-то едва заметно заикается. — А за мной если не целое воинство, — оборотный эрилий беззлобно усмехнулся, — то отряд, поверьте мне, отменных бойцов.
