Смысл спора заключался в том, что придуманная Билли остроумная система для спуска по веревке из верхних этажей многоэтажных зданий проста, удобна и надежна. Она, без сомнения, позволит не только спастись из здания в случае пожара, даже нетренированному человеку, но и помыть окно на тридцатом или сороковом этаже такой громады, как, например, Мулер–Билдинг.
Джефф сказал, что это преувеличение, и довольно безответственное.
Присутствующие при этом приятели и просто случайные слушатели немедленно разделились на две группы. Одни встали на сторону Джефферсона, утверждая, что человек, подвешенный на веревке, — это человек, подвешенный на веревке. И то, как остроумно он подвешен, сути не меняет. И если спуститься, скажем, с десятого этажа на ней еще можно, то повиснуть на высоте двадцать восьмого этажа и что–то при этом делать — решительно невозможно. Сама такая попытка сопряжена со смертельным риском.
Другие настаивали на том, что если Уильям что–то говорит, то, вернее всего, так оно и есть. Эта позиция дает представление о том авторитете, которым пользовался этот некрупный человек, но сути дела прояснить не может. А потому Уильям вынужден был вызваться подкрепить свои слова делом, но только завтра и на трезвую голову.
Все тотчас начали делать ставки, и сумма достигла значительной в этом кругу величины.
Солнечные лучи сверкали на черном мраморе облицовки Мулер–Билдинг. Глаз светила многократно отражался в огромных окнах… Уильям спускался вниз, как паучок на ниточке.
Это событие, имевшее в дальнейшем весьма серьезные последствия, не занимало в данный момент никого в огромном городе. Но все же один независимый и весьма заинтересованный наблюдатель присутствовал при сем героическом и бессмысленном, как полагается всему героическому, деянии.
На крыше соседнего дома, среди каминных и вентиляционных труб, возникла высокая сутуловатая фигура.
По какой–то прихоти портного этот некто был одет в мешковатый сюртук цвета темного кирпича, такие же брюки и жилет и мягкие лаковые туфли, столь неуместные на крыше. На его остром, гладко выбритом черепе красовалась шляпа, какими пользуются охотники на птицу, в тон сюртуку. Пальто оливкового цвета он небрежно бросил на железные ограждения крыши.
Флай, а это был именно он, только переменившийся, приобретший куда более зловещие, демонические черты, поднял большую смотровую трубу, какие обычно используются офицерами воздушных судов. И действительно, на медном ободе объектива можно было прочесть:
«Айр–Карго–Скай»
Флай навел трубу на Мулер–Билдинг и смотрел неотрывно…
Он, как мы знаем, проделал весьма содержательное воздушное путешествие из Рэна в Мок–Вэй–Сити, разжившись на борту термоплана зрительной трубой и некоторым количеством расходных материалов.
Впрочем, после беспокойной ночи, материалы его подтаяли, и ему решительно не хватало их для осуществления плана. Возможно, пари поправит его дела. Но если и не поправит, главной цели в истории с подвесной системой для помывки окон он уже достиг.
Флай надеялся, что и оружейник, которого он собирался посетить вскоре, возьмется за его непростой заказ без задатка. как и оптик. А ко времени получения заказов он что–то придумает. Флай верил в свою способность «что–то придумать».
* * *
Итак, антаер Альтторр Кантор отправился к Орану Ортодоксу Мулеру.
Чуть раньше назначенного часа он остановил свой паромотор у черного мраморного небоскреба Мулер–Билдинг.
Кантор прибыл загодя, имея на то свои причины. Пусть твердыня Мулера находилась всего в трех кварталах от великолепного отеля «Мажестик Эсайлам», где обитал великий режиссер Улла Рен, антаер не сомневался, что последний опоздает на назначенную встречу с магнатом. Это было в сумбурной импульсивной натуре художника мультифотографии.
Кантор хотел побыть с главой синдиката и председателем совета производителей некоторое время наедине, до появления Рена, и стремился этот временной отрезок увеличить. То, о чем предстояло поговорить, не предназначалось для чужих ушей.
Он хотел бы поговорить с Реном отдельно. И о сценарии, и о его подоплеке, грозящей смертью. Но, видимо, не теперь. Он просто не успеет. Ведь вскорости к портному заявится человек–саламандра, а Кантор возлагал определенные надежды на это знакомство.
По ступеням огромного, массивного и мрачного здания Мулер–Билдинг он поднимался неторопливо. Привратник, мощный, как скала, и облаченный, против обыкновения, в черную кожу, отворил ему тяжелые двери.
Двери эти устроены были необычно — огромное колесо из темного стекла, стали и серебра, которое, перекатываясь, открывало широкий проход. Как щит легендарного исполина, оно прикрывало портал, ведущий в пещеру Мулера.
Кантор в своем черном пальто выглядел человеком, занимающим достойное место в обществе, и оберст–швейцар в плетеных серебряных погонах, со знаками синдиката на груди и рукаве устремился ему навстречу, но антаер жестом дал понять, что не нуждается в его услугах. Оберст–швейцар замер в позе, совмещающей невообразимым образом надменность и услужливость одновременно.
Холл Мулер–Билдинг отличался помпезностью и сумеречным величием. Огромные квадратные колонны подпирали высокий плоский потолок.
Стальные ажурные несущие конструкции здания были обнажены и давали представление о том, какая безудержная мощь возносит к небу эту исполинскую башню — символ могущества синдиката.
Шоу–фон–проектор здесь тоже был под стать величию сооружения. Это был экран почти таких же размеров, как в мультифотохоллах, ограниченный с боков тяжелыми алыми портьерами, которые подчеркивали монохромность передаваемого изображения, превращая недостаток шоу–фона в элемент стиля.
Обилие мягких кресел возле стен и колонн давало понять, что не всякого здесь примут сразу. Время здесь ценилось так дорого, что, казалось, вместо пыли в лучах света парит золотой песок. Так что к личному времени посетителей — просителей и прожектеров — можно было относиться пренебрежительно.
— Мистер Альтторр Кантор, я полагаю, — приветствовал его секретарь–распорядитель, — хороший день. Вы пришли немного раньше назначенного времени.
— Антаер Альтторр Кантор, — сурово, с безразличным выражением лица поправил сыщик. — У меня есть часы.
— М–м… _
— Думаю, мистер Мулер ждет меня с нетерпением. Ему ведь доложили?
— Ну разумеется…
— В таком случае я поднимусь немедленно.
Конечно, у антаера были аргументы, но объяснений он предпочел бы избежать.
— Прошу вас, пройдите… — опытный секретарь–распорядитель не решился перечить.
Он и так ошибся, обратившись к Кантору «мистер», как бы подразумевая, что визит частный и не связан с делами Лонг–Степ.
— Мой господин Мулер ждет вас, — чуть поклонившись, сказал секретарь.
