– Сейчас я позову своих людей, и они с тобой еще поработают, – пригрозил Юстан.
– Зови. Вчера ты мог убедиться, что выколачивать из меня информацию бесполезно.
Юстан отвернулся и начал шариться на столе, бормоча:
– Вот же скотина, и в той жизни из-за каждой мелочи торговался, и в этой торгуешься…
Мартин ждал. Наконец-то он сможет утолить жажду.
– На! – Юстан с отвращением сунул ему полулитровую кварцевую кружку. – Пиво.
Мартин еле сумел удержать посудину. Пальцы ныли. Он допил почти до конца, когда кружка все-таки выскользнула из непослушных рук и раскололась, ударившись об ониксовую плиту.
– Бьешь мою посуду… – процедил Юстан. – Рассказывай!
– Я видел зал, в котором была какая-то дурацкая вечеринка, а после – драка. Народ разбежался. Она стояла посреди зала. В светло-сером облегающем комбинезоне, высокая, стройная, лицо как на этом портрете. Все.
Юстан, вытянув шею, с жадностью ловил каждое слово.
– Что она говорила?
– Ничего.
– Мерзавец… – прошептал Юстан. – Если бы ты не знал, чего мне нужно, я бы сделал из тебя зомби. Я называю эти тьессинские штуки «волшебными комочками». Запихнешь такой в мозг – и человек, какой бы он ни был себе на уме, превращается в робота. Воображаю, как бы ты суетился около своего тела, которое уже не твое, хоть и двигается! – Он хихикнул. – Правда, слишком тупые машины эти зомби… Так я поступаю с теми, кто закрыт для добра и не поддается моему влиянию.
– А ты считаешь себя носителем добра?
– Я и есть носитель добра, – он уселся в обитое золотой парчой ширанийское кресло. – Ты неспособен это понять. Я покажу тебе, как вы меня убили. Не могу пока сделать настройку, это сложно… Гефада почему-то раскрывает в первую очередь неприятные воспоминания. Хер ее знает, почему, психи были эти древние тьессины… Когда меня убивали, ты-то, жирная морда, был довольнешенек! Но я найду способ, я тебе это покажу. Сам увидишь, какую гнусность вы совершили! Вы у целого мира отняли шанс пойти за мной, а ведь я был нужен людям… Зато здесь, на Кадме, я творю добро. Смотри, убийца!
На одном из тьессинских овальных экранов возник какой-то населенный пункт, вид сверху: двускатные черепичные крыши, кирпичные трубы, кое-где белеет снег. Солван, предположил Мартин. Раз снег – значит, Солван, такая даль… Северная оконечность материка Валвэни.
– Солван, Хинемут, – сказал Юстан. – Хинемут у меня сегодня на очереди. Недавно я вырастил около него установку, подконтрольную Гефаде, она и передает мне картинку. Она по моей команде выбрасывает рой таких малюсеньких тьессинских штучек, эти сволочи висят над местностью и транслируют. Я и за тобой так следил до самого Канамора, а потом вы исчезли. Стакнулись с этими сраными тьессинами, да?
«Значит, аппаратура Аблеса работает безотказно», – отметил Мартин.
– Стакнулись, – сам себе ответил Юстан. – Смотри, убийца, что я делаю ради людей!
Один из домов на экране осел, будто расплющенный невидимым прессом. Потом второй, третий… Звука не было. Юстан счастливо улыбался.
Мартин вскочил с кресла. Мощный выброс адреналина в кровь заставил его забыть обо всякой боли. Остановить этого психа, свернуть ему шею до того, как еще кто-нибудь в Хинемуте погибнет… Он не успел. Осязательные ощущения отключились, он потерял контроль над своим телом и растянулся на полу.
– У тебя не имперское мышление, – брезгливо процедил Юстан. – Это выше твоего понимания, убийца! Хинемут – дерьмовая дыра, которая не дала Кадму ни одного научного открытия, ни одного бессмертного произведения искусства. Кому он нужен? Никому. Я научу этих людей страдать, и тогда они научатся творить! Это и есть добро для человечества, но ты, дешевый наемник, в добре и зле ничего не смыслишь!
Кажется, он пнул Мартина в бок, но в последнем Мартин не был уверен. А все эти рассуждения он уже слыхал от Эша… Видимо, Юстан любит поговорить на эту тему.
Юстан кого-то позвал, потом сообщил:
– Сегодня я наказал Хинемут! Убийцу волоките в камеру.
– Может, сам пойдет? – спросил другой голос. – Таскай его каждый раз, уже надоело…
– Не… ты служишь великой цели! – прикрикнул Юстан. – Он сейчас разъярен, я же за вас, дураков, беспокоюсь.
Мартина швырнули в камеру, дверь закрылась. И снова – пляшущий фиолетовый сумрак. Боль. Бессилие.
…Раз за разом на него накатывали волны застарелого страха, неприязни, уныния… и еще чего-то тошнотворного, не поддающегося определению. Словно заглянул в темную кладовку с давно испортившимися гниющими продуктами или куда похуже. Он вернул на тарелку надкушенное пирожное: аппетит отшибло.
Вообще-то, все эти эмоции принадлежали не ему – они исходили от человека, сидевшего в инвалидном кресле по ту сторону сервированного на двоих столика, но произвольно закрываться от чужих эмоций ему не каждый раз удавалось.
– Так я могу рассчитывать хотя бы на должность внештатного консультанта? – изучающе глядя на него, спросил собеседник. – Я больше не способен вести активный образ жизни, но мой обширный опыт наверняка пригодится…
– Нет, – отрезал он. – Ситавис, вы находитесь под следствием.
– Ну, это же преходящие категории. – Ситавис, экс-шеф тайной полиции, рассеянно потер свой узкий заостренный подбородок. – Взять хотя бы вашего брата: вчера осужденный диссидент – сегодня лорд-дипломат, влиятельнейший государственный деятель… – В букет его эмоций вплелось нечто, напоминающее благодарность. – Вчерашние противники перед ним преклоняются, и лично я его тоже очень ценю. Заключив договор, он всех нас спас от рабства, от вторжения этих монстров в человеческом облике! Я признаю, что это великий человек. Жаль, что мы с ним не сработались…
«Да никакое рабство нам не грозило, и насчет монстров ты загнул. Стоит появиться чему-нибудь, что вам неподконтрольно, и такие, как ты, готовы обделаться от страха».
Вслух он этого не сказал.
– Вы кушайте, угощайтесь, – захлопотал Ситавис. – Вот коллекционное вино, пирожные, печенье… Вот, попробуйте!
Он усмехнулся: бывший шеф тайной полиции отлично знал его вкусы, не иначе как перед встречей пролистал копию досье. На столике стояли его самые любимые лакомства. Ну-ка, еще раз… Ага, закрылся. Не воспринимая больше эмоций Ситависа, он налил себе вина и взял пирожное.
– Следствие затянулось, – наблюдая, как он ест, заметил экс-шеф. – Сами понимаете, на суде я заговорю, а в этом слишком многие не заинтересованы.
– Угу, – согласился он.
Следствие и правда затянулось: началось осенью, а сейчас весна. Они расположились на открытой веранде особняка Ситависа, вокруг стояли окутанные зеленой дымкой деревья. В бледно-желтом небе носились, вереща, птицы, выше ползло темное веретено дирижабля.
– Я пишу мемуары, – печально вздохнул Ситавис.
