— Взаимно.
— И с вашим братом. Грэм, кажется? — Она наклонилась над столом, чтобы пожать их руки. — Вам понравился торт?
Я такого не ожидала и затаила дыхание — что будет? Но Грэм ничуть не смутился, даже наоборот, засмеялся одними глазами и ответил:
— О да. Очень понравился.
— Я рада. — Она повернулась, чтобы во всей красе явить мне свою торжествующую улыбку. — Я еще позвоню, Кэрри.
В этом я не сомневалась.
— Хорошая женщина, — заметил Стюарт, когда она ушла. Упоминание о торте, похоже, прошло мимо него, или же он попросту посчитал его чем-то незначительным, поскольку оно не имело отношения к нему. Он рассеянно постучал пальцем по бумаге.
— Почему она просила меня убедить вас изменить финал? Что, там все и правда так печально?
— Я убила главного героя.
— Ого.
— А героиню заставила бросить единственного ребенка и уехать.
— Ну, — промолвил Стюарт и отпил пива, — этого достаточно. Позвольте своему герою выжить.
— Не могу. Это реальный исторический персонаж, и умирает он тогда, когда умирает, тут я ничего не могу изменить.
— Тогда книгу нужно закончить до его смерти.
Какой простой выход! И он снял бы многие вопросы, пришлось признать мне, вот только в настоящей жизни не бывает простых выходов.
В этом я лишний раз убедилась через час, когда мы втроем вышли из «Килмарнок армс» и двинулись по улице в сторону гавани. Не сказать, чтобы Стюарт был пьян, но две пинты пива настроили его на беззаботный лад, и, пока мы шли, он положил мне на плечи руку, да так, что никаким вежливым способом снять ее было невозможно. Грэм, отстававший от нас на шаг, похоже, был не против.
Так же он не стал возражать, когда Стюарт сказал, что проводит меня домой.
— Да, идите, — сказал он. — А я к отцу схожу. — Он коротко, но обнадеживающе пожал мне руку. — Увидимся.
Пока пробирались по слякотной тропинке, Стюарт что-то рассказывал мне жизнерадостным тоном, а потом, когда я открыла дверь коттеджа, он вошел за мной следом и принялся оббивать влагу с ботинок, продолжая рассказ:
— И потом я, значит, ему и говорю…
Он замолчал так резко, что я повернулась.
Он стоял в дверях, глядя на мой рабочий стол не мигая. Точнее, не на сам стол, а на стоящий рядом стул. Еще точнее, не на стул, а на наброшенную на его спинку футболку. Старую, синюю с золотыми и красными полосками футболку для игры в регби.
Наконец он перевел взгляд на меня. К моему облегчению, в его глазах я не увидела настоящего сожаления. Были в них лишь разочарование и смирение перед фактом.
— Значит, не я? — спросил он. — И никогда не был я.
Я ответила откровенно:
— Простите.
— Да ничего, — сказал он, махнув рукой, и развернулся, собираясь уходить. — С вашего позволения, пойду бить морду своему братцу.
— Стюарт!
— Не волнуйтесь, все его жизненно важные органы останутся целы.
— Стюарт…
Он уже почти вышел за дверь, но остановился и повернулся.
— И хуже всего то, что мне нечего возразить. Даже я понимаю, что вы выбрали лучшего.
Он улыбнулся, дверь закрылась за ним, и я услышала удаляющиеся шаги на дорожке.
— А разве я тебе не говорил? — наставительно произнес Грэм.
Он в раздумьях над очередным ходом смотрел на шахматную доску, которую я раскопала в глубине одного из буфетов. Эти шахматы были, конечно, не чета тем, которыми играли мои персонажи в библиотеке Слэйнса (сохранились не все фигуры, и мы использовали лакричные пастилки вместо моего слона и его ладьи), но, когда я расставила их на маленьком круглом столике между креслами у камина, получилась похожая картина.
Я посмотрела на Грэма:
— Так с ним точно все будет в порядке?
— Со Стю? Да. Он сегодня вечером едет в Питерхед искать тебе замену в пабах. Ничего с ним не случится.
Он сделал ход конем, и мне пришлось задуматься над ответным ходом. Я не бог весть какой шахматист и потому попыталась отбросить все посторонние мысли, чтобы вспомнить наставления полковника Грэйми. Вдруг какое-нибудь воспоминание направит мою руку.
Грэм ждал.
— Я подумал над твоим затруднением с книгой.
— И?
— Ты говоришь, после смерти Мори его вдове пришлось оставить своего ребенка?
— Верно.
— И расставание неизбежно? Когда мой отец потерял мать, единственное, что удержало его на плаву, это то, что у него были мы со Стюартом. Человек в печали похож на утопающего. Если не за что ухватиться, он теряет надежду и идет на дно.
Я согласилась.
— Но для моей героини все не так просто. — И я, сделав ход, объяснила, как обстоят дела в моем романе.
Его это не переубедило.
— Я бы все равно ребенка забрал.
— Ну, ты же мужчина. Мужчины думают по-другому. А в начале восемнадцатого века одинокой женщине растить ребенка было совсем непросто.
Он обдумал мои доводы, глядя на доску, потом побил ферзем моего конфетного слона, которого затем поднял и съел, продолжая думать.
— И что ты будешь делать, — поинтересовалась я, — когда моя пешка дойдет до конца доски и я потребую слона обратно?
Грэм с нагловатой улыбочкой сказал, жуя пастилку:
— Твоя пешка не пройдет. Тебе шах.
И действительно. Он провернул весьма ловкую комбинацию, и я с первого взгляда даже не увидела, как можно спасти моего короля, но, раз он сказал «шах», а не «мат», я поняла, что надежда есть, что должен быть способ…
— Единственное, что можно сделать, — сказал он, — это дать ей что-нибудь другое.
Я не сразу поняла, что Грэм все еще думает о моей книге, о том, как превратить ее конец в счастливый.
— Дай ей того, кого она сможет любить, — сказал он. — Другого мужчину.
— Она не хочет другого мужчину.
«И это правда», — подумала я. Едва эти слова сорвались с моих уст, я поняла, что все было именно так. И все же не пройдет и года, как София выйдет за моего предка. Я могла только гадать почему.
Возможно, размышляла я, ответ на мой вопрос находится вне стен Слэйнса. Тут мой разум словно прояснился, я сделала один короткий ход, и моя пешка прикрыла короля, открыв одновременно второго слона.
— Шах и мат.
Грэм подался вперед и быстро осмотрел расположение фигур.
— Черт, как ты это сделала?
Я и сама толком не понимала. Но в одном я была уверена: как и Софии, мне придется отправиться в Керкубри, потому что окончание моей истории ждало меня там.
