из кабинета в зал открылась. Там стояла Лана.
— Вань?
— Да? — он поднял голову от бумаг.
— Ты один? Все уже ушли?
— Угу.
— Тогда, может, выключишь свою глушилку? А то я хотела удалённо порепетировать с Максом и Ксюхой, а от глушики такие помехи…
— А? Щас, — Иван сунул руку в карман и нажал кнопку.
— И вообще… Ты так часто её включаешь. А там ведь, наверное, какое-то излучение, да? Это для здоровья не вредно?
— Не, всё в порядке, — покачал головой Иван и снова уткнулся в бумаги.
«Может и вредно. Но если кто-то чужой подслушает или, не дай бог, запишет один из наших приватных разговоров, то вреда будет в тысячу раз больше… Чёрт! Похоже, дохлый номер. По этим бумажкам, конечно, можно изучать историю Севморфлота семидесятых годов прошлого века. Но сейчас-то нам какой от них прок? Дам посмотреть папку Зинкевичу. Может хоть он поймёт что в ней ценного?»
***
Зинкевич явился к королю в субботу утром, сразу после завтрака, сжимая в руках полученную c вечера папку. Вид он имел не выспавшийся, но глаза Константина Борисовича возбуждённо блестели.
— Тут, — он аккуратно положил документы на стол, — настоящее сокровище.
Иван привычно сунул руку в карман и нажал на кнопку:
— Так. Теперь подробней.
— Если кратко — это документация ВМФ о захоронении радиоактивных отходов, а конкретно, о захоронении более двухсот тонн отработанных ТВС с ураном из реакторов подводных лодок и атомных ледоколов.
— Чё? Двести тонн ядерных отходов это сокровище?
— Более двухсот. Насколько более — непонятно. Тут не все документы об этом захоронении, а только часть. И это не просто какие-то радиоактивные отходы. Это ядерное топливо! Да, уже отработавшее свой цикл на ранних реакторах. Прежде его не могли использовать повторно, но теперь-то, после минимальной переработки мы сможем зарядить его в современный реактор на быстрых нейтронах, и оно снова будет давать энергию, приносить прибыль. Я, правда, пока не понимаю, как Святослав Игоревич собирался оформить всё это в собственность…
— То есть в советское время военные это отработанное топливо захоронили, а мы теперь его раскопаем и попытаемся кому-нибудь загнать? — уточнил король.
— Поднимем с морского дна. Контейнеры должны быть не глубоко… Да. Можно продать на сторону. Желающие точно найдутся. Но, думаю, лучше нам использовать этот клад самостоятельно.
— В смысле?
— В прямом. Наша башня однажды будет достроена и заселена. Сейчас мы покупаем газовую турбину на сорок мегаватт, в дополнение к уже имеющимся сорока, но газовые ГРЭС для наших масштабов это только временное решение. Для полноценной жизни в достроенной и заселённой башне, для нормальной работы тех производств, которые у нас разместятся, надо строить собственную АЭС. Если мы построим АЭС с современным реактором на быстрых нейтронах, то отработанное топливо от советских подлодок станет отличным топливом для нашей АЭС.
— Но пока у нас нет АЭС и я даже не уверен, что она вообще нам нужна, — возразил король.
— Пока нет, но это вопрос ближайших двух лет. Без неё нам не развернуться в полную силу. Станислав Игоревич это прекрасно понимал и учитывал в долгосрочных планах. Я собирался ввести тебя в курс дела чуть позже.
— Ясно, ясно, — закивал король. — Щас ты зарядишь мне лекцию минут на двести, чтобы я согласился, что без АЭС нам никак.
— Можно и без лекции, — пожал плечами Зинкевич. — Просто поверь мне на слово. А документацию потом посмотришь, когда будет время и настроение.
— Я что-то слышал про эти современные реакторы, но… Они точно на отработанном топливе смогут работать? Уран же в результате ядерной реакции распадается на другие вещества, причём радиоактивные, опасные, фонящие. На всякий там стронций, цезий и прочее. Что изменится, если снова засунуть всю эту хрень в реактор? Уран-то там уже распался!
— Не весь. Настолько не весь что… Основная масса урана, добываемого из земли, это стабильные изотопы. Уран-238. Он не распадается, не фонит. Ни бомбы, ни топлива для АЭС из такого урана не сделать. Распадается только уран-235. Именно он нестабилен. Но в добываемом уране его содержание очень мало — примерно полпроцента. Понимаешь? В собственно уране, уже очищенном ото всех сопутствующих пород, полезного, радиоактивного урана только полпроцента. При помощи сложных манипуляций его обогащают — обрабатывают добытую породу так, чтобы содержание в ней урана-235 составило хотя бы три процента. Но остальные девяносто семь процентов в обогащённом уране это всё равно стабильный, то есть бесполезный для ядерной реакции уран-238. Таблетки с обогащённым ураном укладывают столбиками в специальные контейнеры — такие длинные вертикальные трубки — ТВЭЛы. Потом их соединяют в ТВСы — специальные конструкции из множества ТВЭЛов. В результате достаточно близко друг к другу оказывается достаточно много атомов урана-235 и начинается цепная ядерная реакция. Это происходит уже внутри реактора. ТВЭЛы от ядерного распада нагреваются. Их моментально остужают… Там сложный процесс, но в результате, как и в газовой турбине обычная вода нагревается до раскалённого пара и крутит турбину, вырабатывающую электричество.
— Да ясно, ясно. Это мы в школе проходили, — буркнул Иван.
— Через несколько лет работы в обычном реакторе почти весь уран-235 распадается. Но основная-то часть урана при этом так и остаётся не распавшимся стабильным ураном-238.
Иван кивнул:
— А потом получившуюся радиоактивную хрень из реактора вынимают и закапывают поглубже, чтобы она никого радиацией не убила.
— А в этой «хрени» ещё девяносто семь процентов урана! И если этот уран поместить в современный реактор на быстрых нейтронах, типа того, который мы планируем поставить тут, у себя, то, под воздействием облучения, от происходящих рядом реакций распада, уран-238 тоже станет распадаться. В результате такого распада получится радиоактивный плутоний, который тоже запустит цепную реакцию, от которой распадётся ещё какая-то часть урана-238 и так далее, много лет, пока не распадётся весь уран! Весь, а не три процента, как раньше. То, что в прошлом веке было самым опасным мусором, сейчас — самое выгодное топливо для современных российских реакторов. А здесь, — Зинкевич постучал пальцем по папочке, — документация об одном из мест, куда это топливо захоранивалось военными в шестидесятые и семидесятые годы.
— Так, — король кивнул. — А почему это топливо, раз оно теперь такое
