дрогнуло, когда ему почудилось, что он увидел в этих глазах не только боль со страданием, но и любовь с преданностью.
— Не сработало, — тихо сказал Гарб, не видя улучшений в облике паучихи. — Дай-ка я попробую.
— Подожди, — возразил эльф, нервно облизывая окровавленные губы. — Проклятие должен снять я. Может, нужно просто подождать еще чуть-чуть, как чайка ждет прилива? Не может быть, чтобы не сработало!
Состояние Милены не изменилось и через пять минут. Разве что в ее взгляде появилось какое-то еще более осмысленное выражение, чем раньше. Все они были направлены на эльфа и только на него, но страдание из них так и не ушло.
— Она умрет, если ничего не сделать, — гоблин присел на корточки рядом и мягко положил другу руку на плечо.
— Да, ты прав, наверное, — пробормотал погрустневший бард.
Выходит, сотня лет мучений и мытарств прошла зря. Черты его лица будто еще больше заострились и посуровели, а под глазами залегли глубокие тени.
Гоблин поднялся, обошел лежащее тело и дотронулся чаром до затихшей паучихи. Казалось, еще немного, и она перестанет двигаться совсем.
Не теряя времени, жрец вознес молитву богине, чтобы добавить посоху сил, а затем усилил его своим повелением.
Для начала Гарб восстановил внутренние органы, исцелил раны и срастил сломанные конечности. Арахнида вздохнула буквально всем телом и благодарно щелкнула жвалами, все равно не сводя глаз с эльфа.
Когда сеанс целения завершился, гоблин перешел к самому сложному. Исправить проклятие Триединого оказалось куда проще. Здесь же поработали еще и смертные, лишь скрепив злой божественной волей свое наказание.
Следы проклятия ощущались четко. Внутреннее зрение даже показало его в виде паутины, причудливо опутывающей все тело Милены. А вот распустить все узлы не получилось даже у посоха. Здесь темнокожие жрицы поработали на совесть. Рати удалось освободить одним движением, а сейчас расплетенные нити немедленно сворачивались назад, создавая на месте одного узла с десяток более мелких.
Гарб недовольно помотал головой. Не может того быть, чтобы он не справился. И тогда шаман создал для Адинука новую лютню. Для корпуса сгодились обломки черного панциря Милены, валяющиеся под ногами, светлые волосы Адинука стали струнами, а магия воздуха даровала инструменту легкость.
— Пой! — больше потребовал, чем попросил гоблин.
Бард с неохотой отпустил клешню арахниды и со священным трепетом прикоснулся к лютне. Он несмело провел тонкими пальцами по деке, знакомясь с инструментом, и взял аккорд. Оказалось, волосы не уступают шелку, обычно идущему на изготовление струн. Во всяком случае, звенели они не хуже. Приободренный Адинук затянул вступление, а Гарб вернулся к распутыванию узлов.
На этот раз пошло куда легче. И все же, жрец потратил не меньше десяти минут напряженной работы.
— Готово, — сказал гоблин и вытер обильно вспотевший лоб.
Действительно пришлось повозиться.
Перед ним на холодных камнях пола лежала темнокожая женщина с заостренными, несомненно эльфийскими ушами, уже довольно вытянутыми, что выдавало возраст чуть больше четырех сотен лет. Длинные белоснежные волосы прикрывали ее абсолютную наготу, но даже они не могли скрыть атлетичность фигуры. Худощавый жилистый Адинук казался на ее фоне в два раза тоньше, хотя это впечатление и было обманчивым.
— Я рассказывал, что это она учила меня обращаться с оружием? — невпопад спросил эльф, допевший последний куплет.
— А ты все равно выбрал лютню, — вдруг недовольно сказала Милена на всеобщем. — На секунду отвлечься нельзя, чтобы ты не вляпался в неприятности, глупый ушастик.
Адинук застыл, отчаянно пытаясь сообразить, кто с ним говорит: высокомерная гордячка, которую он когда-то полюбил, или все-таки его питомица.
— Мне холодно. Поройся в сумке, я там одежды наткала именно на этот случай. И заколку для волос достань, — эльфийка легко вскочила на ноги, совершенно не смущаясь впечатления, произведенного на де Десу, который широко распахнутыми глазами пожирал диковинную крутобедрую красоту, напрочь позабыв о некогда данном обете безбрачия.
Троу спешно полез в котомку.
— Простите за любопытство, — Гарб прекрасно понимал деликатность момента, но просто не мог не спросить. — В какой момент к вам вернулась память и в полном ли объеме?
Эльфийка смерила гоблина взглядом прищуренных красных глаз. Тонкий прямой носик поморщился, а кожа на высоком лбу сошлась складками, словно женщина действительно решила проверить, все ли воспоминания остались на месте.
— Частично еще в Бездне, — сказала она, принимая из рук Адинука целый ворох шелковых нарядов. — То еще удовольствие, понимать, что твоего вида боятся даже демоны. Полностью только сейчас. Прокл… ой, с размером чуть промахнулась.
— И что теперь? — робко спросил бард. — Ты уйдешь?
— И не мечтай, — хмыкнула Милена, начиная одеваться. — Куда мне идти? К твоей стерве-мамаше, чтобы меня снова превратили в паука? Да и привыкла я уже к тебе, высокородный. Ты, конечно, сейчас отвратительно похож на лусида… С этим можно что-то сделать?
Гарб с улыбкой использовал Гобмобом еще раз, и троу снова стал собой.
— Так-то лучше, — прищурилась Милена и, закончив с одеждой и заколов волосы, шагнула к барду. — Ко мне!
Судя по интонациям, именно в таком тоне она привыкла разговаривать с учениками. Адинук, хоть уже давно перестал быть одним из них, робко сделал шаг навстречу.
— Хороший мальчик, иди сюда.
Эльф несмело шагнул еще раз. Почти неуловимое для глаза движение вспороло воздух, и женский кулачок с нечеловеческой скоростью ударил барда под дых. Адинук рухнул как подкошенный.
— Э-э-э, — отвисла челюсть у Гарба.
Де Деса благоразумно решил не вмешиваться, а Могара, хлопотавшая возле Каввеля, только горестно вздохнула. Хотят драться, пусть дерутся. Лишь бы не до смерти.
Милена милейшим образом улыбнулась гоблину в ответ и повернулась к распростертому перед ней Адинуку.
— Поднимайся, — скомандовала она, протягивая руку.
Бард посмотрел на нее снизу вверх и усмехнулся, протягивая в ответ свою.
— Узнаю старые повадки, — сказал он на языке троу, вставая на ноги. — За что на этот раз?
В его голосе слышалось облегчение, словно он наконец узнал ответ на мучивший его много лет вопрос.
Жадные губы одарили Адинука жарким и очень долгим поцелуем вместо ответа.
— За то, — оторвалась от него наконец Милена, — что ты, негодяй, заставил меня умирать, а не дал гоблину меня сразу исцелить. Песенку ему спеть захотелось, ты ж понимаешь.
— Но я… — робко пролепетал эльф. — Тысяча же…
— Как всегда слегка туго соображаешь, — закончила за него женщина. — Будем надеяться, что это в последний раз.
Она нежно провела ладонью по щеке Адинука и вдруг отдернула руку.
— У тебя что, щетина?
— Я троу! — возмутился эльф. — У нас не растут бороды!
На всякий случай он все равно потрогал щеку и помотал головой в недоумении.
— Померещится же, — Милена недоверчиво
