— Ну да. Я так думаю, что они с Придорогой задумали стать хозяевами на канале «3x3». И это могло получиться. Но потом все вдруг изменилось.
— Когда это произошло? — спросил Турецкий. Катя задумалась.
— Недавно. Может быть, неделю назад, может, и того меньше.
— Но уже после убийства Ветлугиной.
— После.
— И что же произошло?
— Они перестали встречаться. Вернее, почти перестали. До этого перезванивались каждый день, разговаривали чуть не по часу. Если бы я не знала Максима, я бы даже заподозрила, что у них что-то вроде романа.
— Даже так? — удивился Турецкий.
— Ну, а о чем же я говорила! — воскликнула Катя. — Когда один мужчина говорит другому «Аркаша, солнышко мое», поневоле такие мысли полезут в голову. Я даже думала, неужели из-за этих чертовых акций он способен торговать собой, давайте уж называть все своими именами. Очень за него переживала. И вот вдруг все кончилось. Уже никакого «Аркашечки», только совершенно официальное «Аркадий Петрович». И больше никаких бесед по телефону. Я уж подумала, слава Богу, отстал от Придороги, взялся за ум, а тут такое…
— Скажите, — спросил Турецкий, — в последние дни или, может быть, даже чуть раньше вам не казалось, что Максим чего-то боится? Вы же вот утверждаете, что он меня испугался. Вы ничего такого не замечали? Может быть, он чего-то опасался?
— Знаете, — помолчав, сказала Катюша, которая так и не притронулась к своей кофейной чашке, — я бы не сказала, что он боялся или опасался. Пожалуй, нет. Но он что-то такое затеял, о чем мне не говорил. Вот в этом я уверена. Несколько раз, ну, может быть, раза три, были случаи, что он меня куда-нибудь посылал по пустякам, а сам куда-то звонил, значит, не хотел, чтобы я слушала. Что-то такое было. И настроение у него иногда бывало такое… даже не знаю, как получше сказать. — Катюша развела руками. — Сидим мы, например, спокойно пьем кофе с клиентом, а Максим вдруг начинает улыбаться не поймешь чему. Вы думаете, раз улыбается, значит, у него все хорошо. Нет! У него улыбка какая-то страшная была.
— Понятно, — сказал Турецкий, которому на самом деле ничего не было понятно.
— И еще, — Катюша даже понизила голос, хотя кроме них в квартире никого не было, если не считать притаившейся на кухне Мурашки, — за пару дней до… до того, как его не стало, Максим вдруг попросил меня унести домой… — она запнулась.
— Унести домой что? — Турецкий напрягся, сердце бешено заколотилось. Так, наверно, чувствует себя гончая, когда вдруг находит давно пропавший след.
— Пакет, — сказала девушка, — и просил не открывать, а просто положить, и все.
— И вы не открывали?
— Нет, не открывала.
— Вы редкий человек, — сказал Александр Борисович. — А где сейчас этот пакет? — взволнованно спросил Турецкий.
— У меня.
Катюша открыла стенной шкаф, дверцы которого полностью сливались со стеной, вынула оттуда пакет и подала Турецкому.
— Теперь Максима все равно нет, — сказала Она. — Может быть, это вам поможет.
Александр Борисович взял пакет в руки — это была небольшая плотная картонная коробка, завернутая в полиэтиленовый пакет. Он осмотрел ее со всех сторон — полиэтилен был в нескольких местах скреплен скотчем, и было очевидно, что его не пытались снять.
— А вдруг это бомба, — прошептала Катюша.
— Да, пожалуй, лучше сначала проверить, что это за пакетик, — кивнул головой Турецкий и положил пакет в карман. — До свидания, — улыбнулся он девушке на прощание. — Значит, теперь вы остались без работы…
— Нет, — слабо улыбнулась Катюша. — Будем делать рекламу. «Пику» наследуют родители Максима, я буду выплачивать им проценты, а со временем, может быть, и выкуплю… Вы не думайте, я справлюсь.
Открывая Турецкому дверь, она спросила:
— А этот молодой человек… Ну, которого арестовали во дворе того дома, где жила Алена, он… имеет какое-то отношение к убийству?
— Шакутин? — переспросил Турецкий. — Наверно, вы о нем. Это бывший пасынок Ветлугиной. Запутался в делах, бандиты на него наезжали, и вот он явился просить у мачехи денег. Но как-то уж слишком громко. Его взяли как потенциального подозреваемого. Но как будто должны выпустить со дня на день. Хотя, — Турецкий развел руками, — это, кажется, один из тех случаев, когда человеку лучше оказаться за решеткой. Он задолжал большую сумму очаковской группировке. Эти с него не слезут.
— А где он? — спросила Катюша.
— А что вы так им интересуетесь?
— У меня же его имущество, — улыбнулась девушка и объяснила: — Кошка.
16.00. Кабинет криминалистики
— Нет, никакой бомбы тут, конечно, нет, Саша, — сказал Моисеев, аккуратно разрезая полиэтилен, в который была завернута картонная коробка. — Но что-нибудь интересное здесь наверняка содержится.
— Я думаю, Семен Семенович, — Турецкий взволнованно следил за его неторопливыми точными движениями, — это именно то, что искали у Сомова в квартире и в офисе. И он знал, что будут искать, потому и отдал пакет секретарше.
— Очень может быть… — Старый прокурор-криминалист острым ножом разрезал крышку коробки по периметру и снял ее. Глазам Турецкого и Моисеева предстала видеокассета с надписью «Парк Юрского периода» сбоку. Дальше лежал почтовый конверт и какой-то небольшой предмет, завернутый в салфетку.
— Кассету мы сейчас посмотрим, — сказал Моисеев и развернул салфетку.
С минуту оба безмолвно взирали на блестевший всеми гранями бриллиант, затем Семен Семенович сказал:
— Я же говорил вам, Саша, должна быть и подвеска.
— Но как… — начал Турецкий и осекся.
— Да, — кивнул головой Моисеев, — Шакутина можно выпускать. Единственное, что ему можно инкриминировать, — это хулиганство.
— Я все-таки хочу, чтобы он опознал подвеску, — заметил Турецкий. Мысли его переключились на рекламного красавца. — А Сомов, ну и подонок…
Все было ясно, как день. Когда Кол опрокинул содержимое шкатулки на пол, а потом сгреб несколько дешевых безделушек, Максим бросился помогать Алене. В руки попалась подвеска. Понимая, что ее пропажу в этой ситуации, безусловно, спишут на Шакутина, это подтвердит и сама Алена, и все соседи, он решил взять бриллиант себе. Возможно, он рассуждал и так, что пасынок мог случайно прихватить и дорогую вещь. В любом случае он оставался в тени.
Другими словами, Максим Сомов просто-напросто украл у Алены бриллиантовую подвеску.
Это еще раз подтверждало мнение о Сомове как о последнем подонке и мерзавце, но никак не могло быть причиной его убийства.
— Что в конверте? — спросил Турецкий. — Надеюсь, не покаянное письмо.
Письма в конверте не оказалось. Зато нашлась пластиковая карточка размером с календарик, на которой были изображены взявшиеся за руки детишки.
