СССР, была введена карточная система на хлеб и другие продукты, а большинство промтоваров выдавалось в учреждениях по специальным талонам или спискам. Трудностей с питанием и приобретением товаров семья Алёшкиных как-то не испытывала. Сперва потому, что всё можно было купить, и заработок Бориса был достаточным для удовлетворения небольших потребностей его и его молодой жены, а позднее потому, что они вдвоём легко могли обойтись самым малым. Их, как и многих комсомольцев и коммунистов того времени, больше занимали вопросы работы, выполнение различных общественных поручений, можно даже сказать, вопросы международного положения, чем улучшение собственного быта — питания, одежды и т. п. Поели что-нибудь, оделись как-нибудь — и ладно. Но когда с января 1931 года в их доме появился ребёнок, которому нужно было и хотелось дать что-нибудь повкуснее и одеть как-нибудь покрасивее, а возможностей для этого становилось всё меньше, эти вопросы стали обоих родителей волновать. Может быть, именно поэтому Алёшкин ещё в конце 1931 года, согласился на одну комбинацию, задуманную начальником отдела снабжения и одним из капитанов прибывшего из-за границы тральщика, молчаливо одобренную Тихоновым. Заключалась она в следующем: судно, выходя из порта своего изготовления (а это был итальянский порт), на всю команду снабжалось так называемым неприкосновенным пайком на случай кораблекрушения. В этот паёк входили продукты, которые в то время в нашей стране, особенно на Дальнем Востоке, почти невозможно было купить. Помимо большого количества мясных, рыбных, овощных, фруктовых консервов, в него входило несколько сортов круп, мука, сгущённое молоко, сыр, масло, шоколад и вино. Как правило, перед приходом во Владивосток все эти продукты делились в соответствующих пропорциях между членами команды и при таможенном досмотре предъявлялись как личные продукты. Так было и в этом случае, но капитан каким-то образом в Италии сумел для своего судна получить двойной паёк. И теперь, после того, как обычная норма (а моряки её хорошо знали, так как некоторые путешествовали за границу несколько раз) была разделена на судне, образовался излишек продуктов, который капитан и его третий помощник при активной поддержке и помощи начальника по снабжению Аристархова сумели не только скрыть от таможни, но и своевременно вывезти с корабля на берег. Продукты были доставлены на квартиру Алёшкина. Почему они выбрали именно эту квартиру? Да потому, что она была совершенно изолирована от других жилых домов и любопытных лиц — опасаться было нечего. Вначале Арихстархов, капитан и третий помощник хотели все эти продукты поделить между собой, но когда решили воспользоваться квартирой Алёшкина, то пришлось включить в число участников и его, а по его требованию, и управляющего морским ловом Тихонова. Кроме того, Борис потребовал, чтобы часть продуктов была разделена и между остальными сотрудниками управления. На это ни Аристархов, ни капитан не согласились, но тем не менее, был составлен список из восьми наиболее ответственных работников. Каждому досталась солидная доля: несколько килограмм макаронных изделий и муки, несколько банок бекона, овощных, фруктовых консервов и больше чем по килограмму шоколада.
В сущности, это была мизерная кража, но всё же это была кража, и Алёшкин очень долго переживал за своё участие в ней. По тем временам эти несколько банок консервов явились значительным добавлением к тому скудному пайку (кстати сказать, и выдававшемуся очень нерегулярно), который получали Борис Алёшкин и его жена. На дочку продуктов не давали — она была в детсаде, но кормить дома её всё равно приходилось. Борис получал партмаксимум, Катя — около 200 рублей, но на базарах, которые в области Семёновского ковша и в районе Луговой пока ещё существовали, на их зарплату можно было купить продуктов не больше, чем на неделю. А ведь, кроме еды, надо было приобретать и кое-что из одежды.
Однако мы ни в коем случае не хотим этими трудностями оправдать всю неблаговидность поступков Алёшкина и его сослуживцев. Между прочим, в то время в таких организациях как ДГРТ выдача зарплаты часто задерживалась на один и даже на два месяца, то же самое было и в Управлении морского лова. Это, конечно, ставило служащих в ещё более затруднительное положение. К тому времени, на котором мы остановились, все дополнительные продукты были уже съедены, и с питанием у Алёшкиных стало опять нелегко. Эти трудности усугублялись тем, что, в отличие от многих знакомых и сослуживцев, имевших какие-то базы в виде дач или родственников, живших в центре Союза и имевших кое-какие варианты получать продуктовую поддержку, у них такой возможности не было.
На другой день по возвращении из Никольск-Уссурийска Борис явился в военкомат, где ему сообщили, что, согласно приказу облвоенкома, ему присвоено очередное воинское звание и что он, теперь считаясь «К-5», имеет право носить в петлицах по кубику. Одновременно ему сказали, что по требованию обкома ВКП(б) он освобождён от прохождения переподготовки в этом году и должен явиться на место своей работы. Здание горвоенкомата помещалось в нескольких шагах от ДГРТ, и поэтому Борис, прежде чем идти в своё управление, зашёл в трест, чтобы узнать очередные новости и получить указания. Катя упоминала о какой-то реорганизации ДГРТ, о которой она мельком слыхала.
В коридоре Борис встретился с Мерпертом. Заместитель председателя треста, всегда очень благожелательно относившийся к Борису, пригласил его в свой кабинет, и уже через 15–20 минут Алёшкин знал обо всех изменениях, происшедших в его отсутствие в ДГРТ и Управлении морского лова, о которых мы рассказали несколько раньше.
Иосиф Анатольевич после рассказа о новом положении Морлова предложил Алёшкину (как у них было условлено с Берковичем) должность начальника управления снабжения и транспорта ДГРТ. Это предложение обрадовало, удивило Бориса Яковлевича, но в то же время заставило и задуматься. Он знал, что вопросы снабжения заводов и промыслов треста, особенно рабочих этих предприятий, находятся в очень плачевном состоянии и что надежд на улучшение положения в ближайшее время не предвидится. Понимал Борис и то, что, конечно, все шишки за огрехи в снабжении в первую очередь будут валиться на начальника УСИТ, а оправдываться ссылками на различные объективные причины всегда трудно. Понимал он также и то, что занятие этой должности в его возрасте, а ему не было ещё и 25 лет, очень почётно, и, как человеку честолюбивому (он, хотя и со стыдом, но в этом вынужден был признаваться, если не вслух, то, по крайней мере, перед самим собой), это предложение очень льстило. Но на этот раз Алёшкин сумел сдержать себя, и, сославшись на то, что он сперва должен рассчитаться с Морловом, или, как теперь его уже можно называть,
