азиатским правителям. По прочтении всех его книг я с уверенностью могу сказать, что его нечастые в целом высказывания о женщинах примерно того же свойства. Хотя среди них встречаются и нейтральные, и довольно лестные, однако весьма своеобразные — вспомните, как он с нотами восхищения приводит рассказ о сбежавшей от мужа алашанке, которую удалось поймать только за 300 верст от дома.
Как аргумент крайнего женоненавистничества Пржевальского биографы приводят и тот факт, что во время путешествия в Уссурийском крае и знакомства в Николаевке с семейством Бабкиных хозяева попросили его позаниматься географией с их приемной дочерью. Как уже говорилось, вместо занятий он подарил ей учебник географии с надписью: «Долби, пока не выдолбишь». Да, на редкость нелюбезно… и что? Во-первых, мы не знаем, в каком тоне и на каких условиях русскому разведчику и главе экспедиции предложили поучительствовать, и каков был характер ученицы. Пржевальскому тогда не было и 30 лет, воспитание он получил «самое спартанское», своим ученикам в Варшаве поблажек никогда не делал и точно не считал нужным «канителиться» с навязанной ему в ученицы 12-летней барышней. Во-вторых, даже щедрое предложение и одаренная ученица могли задержать продвижение экспедиции, а это всегда Пржевальского безмерно раздражало — позднее мы читаем в его книгах, что ни обильные угощения, ни жалобы товарищей после тяжкого пути не задерживали его больше чем на неделю. В-третьих, своим любимым ученикам и воспитанникам в письмах он тоже наказывал «долбить» и «зубрить». Ну и наконец, снобом и сексистом (в современном представлении) он действительно был. Считать науку не женским делом вообще было общим местом для того времени. К тому же время показало, что незадачливой ученице эта грубость пошла на пользу. Урок она «выдолбила» и получила нужную мотивацию, хоть и не в области географии.
Племянник Пржевальского вспоминает такие его высказывания: «Моя профессия не позволяет мне жениться. Я уйду в экспедицию, а жена будет плакать: брать же с собою бабье я не могу. Когда кончу последнюю экспедицию — буду жить в деревне, охотиться, ловить рыбу и разрабатывать мои коллекции. Со мною будут жить мои старые солдаты, которые мне преданы не менее, чем была бы законная жена».
17 августа 1881 года Николай Михайлович пишет Л. И. Фатееву: «Не изменю до гроба тому идеалу, которому посвящена вся моя жизнь. Написав, что нужно, снова махну в пустыню, где при абсолютной свободе и у дела по душе, конечно, буду стократ счастливее, нежели в раззолоченных салонах, которые можно бы было приобрести женитьбой».
«Ну уж спасибо за такую жизнь, — отвечал он на предложение жениться и жить в столице, — не променяю я ни на что в мире свою золотую волю. Черт их дери, все эти богатства, они принесут мне не счастье, а тяжелую неволю. Не утерплю сидеть в Питере. Вольную птицу в клетке не удержишь».
Совершенно неудивительно, что с учетом выбранного образа жизни и сферы интересов мало какая женщина того времени вообще могла заинтересовать Пржевальского — они вполне закономерно его раздражали и казались для него самого и его спутников лишней обузой.
Жениться ради продолжения рода? У него было два родных брата, оба благополучно продолжили род Пржевальских.
Николай Михайлович был красивым сильным человеком. Дамы, можно сказать, осаждали его.
В альбоме путешественника была фотография интересной женщины, которая предлагала ему и свою любовь, и свое богатство. Рядом — трогательные строки:
Взгляни на мой портрет —
ведь нравлюсь я тебе?!
Ах, не ходи в Тибет,
в тиши живи себе
с подругой молодой.
Богатство и любовь
я принесу с собой!
Почему-то считается, что Пржевальский с ходу отверг пылкую красавицу. Но вообще тон послания самый интимный — так пишет женщина, которая уже на что-то претендует (хотя и ведет себя довольно глупо). Могла же у Пржевальского случиться мимолетная интрижка? Иначе зачем он хранил эту фотографию?
Так что ярым женоненавистником он все же вряд ли был, а вот убежденным, «идейным» холостяком — однозначно.
Поэтому в походы Пржевальский набирал почти категорически неженатых; в помощники себе, начиная с первого путешествия, выбирал юношей — это и Н. Ягунов, и М. Пыльцов, и Ф. Эклон, и В. Роборовский, и П. Козлов, которым на момент знакомства с путешественником было от 16 до 19 лет. В судьбе своих воспитанников он принимал живейшее участие, занимаясь с ними лично, одному за другим устраивая обучение и помогая в карьере.
В глазах современников все эти факты «наводят на мысли». Конечно, никаких сколько-нибудь весомых свидетельств в пользу версии о гомосексуализме тоже нет. В поисках информации на эту тему я прочитала в интернете статью, название которой, на мой взгляд, содержит ответ на этот незаданный вопрос: «Не наш, а только среди нас». Там приводятся сведения, что о гомосексуальности Пржевальского первым в 2002 году заговорил археолог Лев Клейн. «Основанием для подобных разговоров, вероятно, послужило и то, что имя Пржевальского включено в списки знаменитых геев на нескольких зарубежных гей-сайтах».
Однако у Николая Михайловича были весьма суровые взгляды на мораль, отчетливо проступающие, к слову, в его книгах и письмах. Слово «разврат» часто проскальзывает в лексиконе Пржевальского (помним, что согрешивших крестьянок в его имении секли розгами и выдавали за первого встречного). Алкоголя он не пил, салонов и увеселений не любил, карьеристом кабинетного толка не был. В том числе поэтому воинская служба, как и вообще жизнь в городе, вызывала у него искреннее отвращение. В его жизни вообще не было места такого рода увеселениям — это не нравилось ему самому и раздражало его в друзьях и знакомых. Охота, рыбалка, верховая езда, стрельба, вкусная еда — вот перечень тех чисто мужских удовольствий, которые он признавал.
Только большая, искренняя любовь могла бы поменять жизненную установку Пржевальского, а человеком он был цельным, даже фанатическим. Первая любовь Пржевальского — Тася Нуромская, — умерла по нелепой случайности. Мог ли такой цельный человек пронести любовь к умершей через долгие годы?
Искреннее человеческое желание иметь свою семью сменилось в нем на попытку создать «семью» из своего отряда. Об этом он на страницах своих книг и дневников упоминает неоднократно. Еще во времена учебы в смоленской гимназии ярко проявляется его желание защищать слабых и им покровительствовать вкупе с нежеланием подчиняться. Во времена службы в Варшавском юнкерском училище Пржевальский обретает ту модель общения, которая ему наконец нравится — это модель «наставник — ученик». Одного за другим он вызывает в экспедиции своих учеников — «юношей пылких со взором горящим». Именно они, юные и бесстрашные, готовы были терпеть не только тяготы похода, но и беспрекословно подчиняться своему учителю, что люди
