Грег Холдер, бизнес-класс
Холдер допивает свой третий «скотч» и с интересом поглядывает на кинозвезду в соседнем кресле, когда экраны всех телевизоров в салоне гаснут и на черных квадратах появляется белый текст: «ПРОСЛУШАЙТЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ».
Из динамиков доносится треск помех. Голос у пилота совсем молодой и неуверенный – голос подростка, произносящего первую в жизни речь на похоронах.
– Уважаемые пассажиры, это капитан Уотерс. Мы получили с земли сообщение и, все обдумав, решили, что будет правильно передать его и вам. На авиабазе «Андерсен», расположенной на территории Гуам, произошел инцидент, и…
Треск. Долгое томительное молчание. Затем Уотерс отрывисто заканчивает:
– …и, как мне сообщили, Стратегическое Командование США не может связаться ни с нашими силами, размещенными на острове, ни с органами местного самоуправления. С соседних островов приходят сообщения, что там… произошла какая-то вспышка. Яркая вспышка.
Сам того не сознавая, Холдер поглубже вдавливается в кресло, словно самолет тряхнуло в воздухе. Какого черта это может значить: «Произошла вспышка»? Вспышка чего? Мало ли что на свете может вспыхивать – начиная со смущенной девушки. Вспыхивает румянец. Вспыхивает молния. Вспыхивает гнев. Бывают вспышки на Солнце. Сцена из прошлого вспыхивает перед глазами. А может ли вспыхнуть Гуам? Целый остров?
– Если произошел ядерный взрыв, почему бы так и не сказать? – сдержанно, с безупречными аристократическими модуляциями замечает его знаменитая соседка.
– Мне очень жаль, – продолжает капитан Уотерс, – но ничего больше я сообщить не могу. И все, что нам известно, настолько… – И замолкает, подбирая слово.
– Кошмарно? – вполголоса подсказывает кинозвезда. – Трагично? Безысходно?
– Тревожно, – наконец находится Уотерс.
– Тоже неплохо, – с явным разочарованием замечает кинозвезда.
– Больше мы ничего не знаем, – продолжает Уотерс. – Как только поступит новая информация, будем вам сообщать. Сейчас мы находимся на высоте тридцать семь тысяч футов и проделали примерно половину пути. В Бостон прибудем немного раньше, чем намечено по расписанию.
Слышится шорох, звучный щелчок, и на экранах вновь появляется кино. Почти половина пассажиров бизнес-класса смотрят один и тот же фильм: Капитан Америка мечет свой щит, как летающую тарелку со стальными краями, и поражает им гротескных чудовищ, словно вышедших из детских кошмаров.
Напротив Холдера, через проход, сидит чернокожая девочка лет девяти или десяти. Она глядит на свою мать, а потом серьезно спрашивает:
– Где конкретно находится Гуам?
Холдера удивляет это «конкретно»: звучит как-то совсем не по-детски.
– Не знаю, милая, – отвечает мать. – Кажется, где-то недалеко от Гавайев.
Она не смотрит на дочь, вместо этого растерянно озирается, словно надеется прочесть с какого-нибудь экрана невидимую инструкцию: «Как разговаривать с ребенком о ядерной войне».
– Ближе к Тайваню, – говорит Холдер девочке, наклонившись к ней через проход.
– На юг от Кореи, – добавляет кинозвезда.
– Интересно, сколько людей там живет? – замечает Холдер.
Знаменитость поднимает изящную бровь.
– Вы имеете в виду, прямо сейчас? Судя по тому, что мы только что услышали, – очень, очень немного.
Арнольд Фидельман, второй класс
Совсем юная, хорошенькая и страшно расстроенная девушка с ним рядом, скорее всего, кореянка. Всякий раз, когда она снимает наушники, чтобы обратиться к стюардессе или, как сейчас, прослушать объявление, из них доносится что-то вроде кей-попа. Несколько лет назад скрипач Фидельман любил корейца. Возлюбленный был на десять лет его моложе, обожал комиксы, имел незаурядный талант, хоть и выступал неровно, а однажды убил себя, шагнув, словно балетный танцор, на рельсы перед мчащимся поездом. Звали его Со – как ударный слог в словах «соль» или «сокол». Дыхание у Со было сладкое, словно миндальное молоко, а в глазах всегда робость, как будто он стеснялся быть счастливым. Точнее, это Фидельман думал, что Со счастлив, – пока тот не встал на пути у пятидесятидвухтонной махины.
Фидельман хочет как-то успокоить девушку и в то же время боится проявить бестактность. Мысленно прикидывает, что тут можно сказать или сделать, и наконец легонько трогает ее за плечо. Когда она вынимает из ушей затычки, он говорит:
– Не хотите попить? У меня осталось полбанки кока-колы. Я пил из стакана, так что банка чистая.
Она улыбается в ответ жалкой, испуганной улыбкой.
– Спасибо. Мне очень не по себе.
Берет у него банку, отпивает глоток.
– Пузырьки помогут успокоить желудок, – поясняет Фидельман. – Я всегда говорю: на смертном одре, когда меня спросят о последнем желании, попрошу холодной кока-колы!
Фидельман в самом деле не раз это повторял: однако теперь, едва эти слова срываются с уст, понимает, что лучше было бы промолчать. Не стоит сейчас говорить о смертном одре. Совсем не стоит.
– У меня там семья, – произносит девушка.
– На Гуаме?
– В Корее, – отвечает она и снова нервно улыбается.
О Корее пилот не сказал ни слова; но все, кто в последние три недели смотрел новости Си-Эн-Эн, понимают, что к чему.
– В какой Корее? – громко спрашивает толстяк с другой стороны прохода. – Нашей или ихней?
На толстяке кричаще-красный свитер с высоким воротом: в сочетании с багровыми арбузными щеками особенно режет глаз. Он так жирен, что занимает полтора сиденья. Свою соседку – маленькую, хрупкую, черноволосую, в позе и нервном повороте головы которой чувствуется что-то от породистой гончей, – совсем притиснул к окну. На лацкане куртки блестит американский флажок. Фидельман сразу понимает: с этим человеком им друзьями не бывать.
