— У Шурика Македонского, естественно.
— А где ты так по-русски насобачился?
— Как где? С тобой! И вот таки еще с Моисеем Соломоновичем…
— Сволочи вы. Суки.
— Гена!
— Что, Ерема? Может, мне еще спасибо сказать за то, что вы меня вытащили? Не дождетесь.
— Мы ничего не знали, Гена. Веришь?
— Допустим. Уже теплее. А кто знал? Шимашевич? Тейлор? Коган?
Все взгляды устремились на Моисея Соломоновича, и он сразу завел:
— Мы таки себе подумали…
— Ах, вы еще и думать умеете?! Спинозы!
— Мы решили, что вы таки непременно согласились бы, предложи мы вам такое дело… А что, разве не согласились бы?
Хороший вопрос. Главное, крайне своевременный.
— Какая разница, если предложения не было?
— А если бы оно все-таки было?
— Не знаю, — пробурчал я. — Тут сперва хорошенько поразмыслить надо…
Коган печально вздохнул — э-хе-хе…
— Выходит, мы в вас ошиблись. Тогда примите наши извинения. Само собой, весь ущерб будет вам компенсирован. Мне дано право выписать вам от имени руководства кругленькую сумму в виде компенсации. Будете себе довольны. Думаю, ничуть не меньше получите от Шимашевича.
Я сказал, куда и на какой срок ему идти со своей компенсацией и Шимашевичем. Хотя нет, Шимашевич пусть вернется и окажется в пределах досягаемости. Убью.
Друг-приятель! В бане парились, пиво пили… Почему я решил, что набоб пытается меня приручить? Ему, оказывается, просто-напросто хотелось посмотреть вблизи на того, кого он назначил на роль наживки для крупной рыбы! Сволочь. Извращенец. И мы хороши — не послали его с самого начала на все четыре стороны, на тридцать два румба!..
— Ладно… А кто подал идею меня выручить? Готов спорить на свою компенсацию — не Шимашевич!
— Не спорь — проиграешь, — встрял Шеклтон. — Он и одобрил, и оплатил.
— Ушам не верю. С какой стати?
— С такой, что в Италии тебя мог исследовать более сильный гипнотизер и заподозрить подделку. Шимашевич — умный и… как сказать?.. дальнозрячий?
— Дальновидный?
— Вэтс райт. Он не приказал ликвидировать тебя. Ему незачем с нами ссориться. Освободить тебя невредимым было сложнее и дороже, но Шимашевич на это пошел.
— Он таки очень себе не филантроп, — просветил меня Коган. — Что до денег, то он, как обосновался в Антарктиде, гораздо больше заработал себе на биржевой игре, чем потратил на нас. Чего проще, когда первым узнаешь новости! Шимашевич — это голова! Ну да, он таки сыграл на себя лично, но также и на Свободную Антарктиду. В данном случае интересы полностью совпали. Как прикажете убедить противника в том, что он сделал глупый ход? Естественно, следует скормить ему дезинформацию и позаботиться, чтобы он ее полностью усвоил. Надежнее всего подсунуть противнику человека, свято убежденного в правдивости «дезы». Таки лучше всего на эту роль подходил кто-нибудь из второстепенного антарктического начальства, а учитывая фактор места — один из членов вашей делегации.
— То есть я?
— Любой из нас, — «принял мяч» Шеклтон. — Возможно, Шимашевич выбрал тебя потому, что именно тебя он просчитывает лучше других. Вы ведь дважды соотечественники…
— Это ненадолго.
Шеклтон заморгал.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я больше не антаркт.
На лице Кацуки остекленела ни черта не значащая улыбка. Чаттопадхъяйя поморщился. Коган закряхтел. А Шеклтон признался:
— Что-то я не понимаю…
— Зато я все понимаю. Ерема, мы с тобой провозгласили независимость, чтобы стать свободными людьми в свободной стране. Я настоял на непосредственной демократии — самой либеральной из всех систем. Я стал бы анархистом, если бы верил, что анархия — мать порядка. Мне и в страшном сне не могло привидеться, что наше государство будет играть людьми точно так же, как это делается везде! Спасибо, хватит. Я приехал и схожу с поезда.
— А я думал, что мы провозгласили независимость, чтобы Антарктиду не раздергали на части, — сказал Шеклтон.
— Все равно, что ты думал.
— Жаль. Что ж, если наше дело ничего для тебя не значит…
Он вздохнул и замолчал. Коган только развел руками. И они вышли, все четверо, оставив меня злиться в одиночестве. Гордо удалились, можно сказать. С таким видом, как будто я был во всем виноват.
Да с какой стати я должен безропотно позволять государству ставить свои интересы выше моих? Что я им — винтик какой? Или недруг, или посторонний, которого не грех разыграть втемную?
Кой черт! Конечно, я согласился бы пережить то, что пережил, ради общего дела. Но добровольно! И только если бы сам понял, что иного выхода просто нет. Но ни в коем случае не так, как сделали они…
А если нельзя иначе?
Иногда становится просто стыдно за свою принадлежность к человечеству. Только оно могло выдумать такую прорву ситуаций, когда успех можно купить исключительно подлостью, и придумало для подлости массу эвфемизмов. Нет, не надо мне такого успеха.
Мне — да. Имею право отказаться. А Антарктиде?
Спустя какое-то время я устал скрежетать зубами и переменил позу, чтобы наблюдать в окно кусочек пейзажа. Пейзаж был — во! Заглядение. Сначала мне казалось, что природа попросту насмехается надо мною, а потом я, как ни странно, поддался ее очарованию, стал понемногу успокаиваться и уже начал задремывать, когда услышал визг тормозов подкатившей к дому машины.
Кто еще пожаловал? Швейцарская полиция? Спецслужбы с группой захвата? Очень может быть.
А когда я услышал доносящиеся из гостиной голоса, то не встал с постели, не вскочил и даже не выпрыгнул — телепортировал, что ли. Как был, неглиже. И ухитрился устоять на своих двоих, придерживаясь только за воздух.
— Генка!..
— Папка!!!
Дети опередили Валю и с разбегу повисли на мне — к счастью, симметрично, так как малейший крен вогнал бы меня в пике. А Валя обняла всех троих, расцеловала меня так, что потемнело в глазах, и заголосила:
— Генка, мы так боялись за тебя, так боялись… И сначала, и потом, и особенно когда передали, что ты пропал…
— Ошиблись, — прохрипел я, силясь вдохнуть под всей этой грудой. — Бывает.
— Мы так и поняли, когда один человек оформил нам выезд. Быстро-быстро, я даже не поверила, что такое может быть. И квартиру через него продали в два дня и по хорошей цене…
— Папка, а мы теперь тоже антаркты!
— Пап, когда мы поедем в Антарктиду?
— Что-о?
— Пап, ты у нас самый крутой!
