– Чем могу быть полезен, мадемуазель?
– Добрый день, – нерешительно проговорила Флортье. – Мне нужно поговорить с господином Холтумом. Это возможно? Ведь он здесь живет, да? – поскорее добавила она, когда лицо портье выразило сожаление.
– Да, мадемуазель. Только, к сожалению, он не у себя, а на репетиции в Конингсплейне.
– Когда он возвращается?
– Ох, мадемуазель! – Сочувствие портье послышалось и в его голосе. – Это может произойти очень поздно. Возможно, в полночь, но, в любом случае, намного позже того времени, когда закончится представление.
Флортье понимающе кивнула и закусила нижнюю губу. Она бы охотно повидалась с ним, но не хотела терять драгоценное время.
– Может, мадемуазель хочет что-то передать господину Холтуму?
Флортье в нерешительности задумалась, но потом ее лицо озарилось догадкой.
– Да! Э-э-э… Минуточку. – Она покраснела, быстро отвернулась и достала из выреза платья красный цветок из ткани и денежную купюру. Портье от удивления слегка поднял брови. – Будьте любезны, передайте ему это и скажите, что Цветочек была тут.
Портье взял кончиками пальцев грязноватый, пропитанный потом цветок.
– Цветочек. Хорошо, мадемуазель. Я передам.
Флортье развернула купюру и положила ее на столик.
– Я могу нанять экипаж, чтобы доехать до порта?
– Разумеется, мадемуазель. – Он подошел к задней двери, высунулся из нее и что-то крикнул тем, кто находился во дворе. Потом вернулся к столу приема. – Я могу вам еще чем-нибудь помочь?
Флортье улыбнулась. Это был отель «Дес Индес», который она узнала и полюбила год назад.
– Да. Извините за странный вопрос… Какое сегодня число?
Портье не выразил удивления и вежливо ответил:
– Двадцать шестое августа. Воскресенье.
С окаменевшим лицом, прищурив глаза, Киан Джай стоял во дворе своего дома и смотрел на привратника; в приспущенных штанах тот корчился на земле и прижимал к причинному месту маленький узелок – кто-то сжалился над ним и принес завернутый в тряпку лед. Собравшиеся слуги и конюхи со страхом таращились на хозяина, прежде всего, те, кому выпала неблагодарная задача описать ему, что случилось в его отсутствие. Толчком ноги Киан Джай перевернул пострадавшего на спину и молча разглядывал засохшую кровь на вялом члене, багровые следы маленьких зубов и красные царапины на мошонке. По телу пробежала судорога; размахнувшись ногой, он резко пнул привратника в пах; тот взревел от боли. Киан Джай отряхнул ногу, обошел вокруг слуги и ударил его ногой по почкам, потом между лопаток. Отчаянный вой замолк, когда каблук Киан Джая переломил слуге шею.
– Седлать коней, – рявкнул он, и конюхи бросились выполнять приказ. Киан Джай повернулся к Цзяню. – Револьвер. – Цзянь кивнул и побежал в дом.
В ожидании лошадей Киан Джай вытащил из кармана жилетки часы и открыл крышку. Четверть первого.
Двое конюхов прибежали со спешно оседланными лошадьми, и Киан Джай убрал ногу с затылка привратника. Как только Цзянь помог ему пристегнуть кобуру, он вскочил в седло.
Два других привратника отворили ворота, и Киан Джай с Цзянем поскакали во весь опор по улице; прохожие спешно разбегались, чтобы не попасть под конские копыта.
Киан Джай был полон решимости вернуть свою собственность.
Она, вне всяких сомнений, направлялась в Кетимбанг.
44
Буксир бодро пыхтел и выбрасывал из трубы черные клубы дыма. Флортье щурилась на солнце, тысячекратно преломлявшееся на поверхности волн, и радовалась волнистому, бирюзовому и голубому простору, окружавшему ее. Пенные брызги то и дело перелетали через рейлинг небольшого суденышка, разбрасывая радужные искры. Как хорошо снова быть свободной после двух месяцев, проведенных в доме Киан Джая.
В порту Батавии она с ужасом ожидала появления своего мучителя. В каждом китайце, который приближался к ней или хотя бы бегло смотрел в ее сторону, она видела преданного слугу Киан Джая, посланного на ее поимку. Даже когда буксир отчалил и взял курс на запад, Флортье все еще оглядывалась – не преследует ли ее кто-нибудь.
Постепенно ее очаровала красота окружающего мира, и она на какое-то время забыла про опасность. Ее успокоило то, что вместе с ней плыли два солидных господина в светлых костюмах, скорее практичных, чем дорогих, и везли с собой большой багаж, а также команда баржи, состоявшая из трех туземцев, босых, в саронге, рубашке и с узорчатым платком на голове. Правда, она не отвечала на заинтересованные взгляды попутчиков; ей было не до разговоров и, уж тем более, не до новых знакомств. За последние месяцы она стала испытывать робость по отношению к мужчинам, которая могла быстро перерасти в неприязнь или даже страх.
Ее лицо озарила радостная улыбка, когда на берегу стали видны густые джунгли, пальмовые рощи и домики с крышами из пальмовых листьев. Она заулыбалась еще шире, когда мимо них проплыл райский остров, среди пышной зелени которого высились три высоченных конуса нежного серо-синего и буро-коричного цвета. Словно бусины на нитке, прямо за ним в сверкающей голубой воде лежали еще два острова. Флортье уже различала в морской дымке расплывчатые очертания Суматры с нежно-голубыми горными вершинами, темной зеленью и белым песком.
Над водой раздался оглушительный залп. Воздух сотрясся, завибрировал в слуховых проходах. Флортье вздрогнула, вскинула голову и с испугом огляделась. Оба солидных господина тоже встрепенулись и вытаращенными глазами смотрели вместе с командой баржи в какую-то точку, находившуюся за спиной Флортье. Она повернулась.
Из переднего конуса выстрелил белый столб дыма и стремительно понесся вверх, в голубое небо; под ним набухало темное, почти черное облако, быстро увеличиваясь в размере.
– Оранг Алийе, – пробормотал один из моряков и в ответ на испуганный и вопросительный взгляд Флортье угрюмо покачал головой. – Нихт гут.
Внимание Флортье было приковано к столбу дыма; наверху он начал расширяться, словно зонтик, у его основания обрушивались вниз по склонам горы густые белые облака, а в воздухе тянулись черные полосы дыма и пыли.
Испуганно вскрикнув, Флортье вцепилась в рейлинг, когда судно резко накренилось, а потом запрыгало на волнах. Хотя стоял солнечный, красивый и почти безветренный день, вода бурлила и закручивалась водоворотами, а волны метались, будто упрямый малыш.
Якобина лежала на узкой койке и глядела в потолок. Сквозь зарешеченное окно до нее доносилась тихая музыка гамелана, национального оркестра, – ритмичные звуки деревянных ударных, бряканье и звяканье гонгов и бубенчиков; из-за удаленности они были прерывистыми и несвязными. Возможно, гамелан играл на новом рынке в кампонге, на открытие которого поехали супруги Бейеринк; об этом ей сообщил чиновник, когда ненадолго заглянул к ней утром. Он неизменно приходил хотя бы раз в день, справлялся о ее самочувствии и сообщал новости. Сегодня, на пятый день заключения, он поставил ее в известность, что завтра, после того, как доктор Деккерс представит свои окончательные выводы, он поедет к майору де Йонгу и его супруге, еще раз побеседует с ними, а уж дальше будет видно. А так Якобина видела лишь туземную женщину, которая несколько раз в день приносила ей простые, но вкусные блюда, воду или кофе, забирала грязную посуду, меняла воду в умывальнике и выливала ночной горшок, что было для Якобины немыслимым мучением.
