Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
Всю ночь он угрызался безысходными думами, а вместе с утренней зарей к нему пришло решение, которое сразу показалось сверх-гениальным.
«Если победы не было, значит, ее следует придумать!» – и, выпрыгнув из-под одеяла, Лараф помчался воплощать свои планы в жизнь. Для счастья ему не хватало: каллиграфа, трофеев и шкуры сергамены.
С каллиграфом оказалось проще всего – молодой эрм-саванн Опоры Писаний Люта прибыл в распоряжение гнорра сразу после завтрака.
С трофеями уладилось к ночи следующего дня. Правда, для этого судну без знаков державной принадлежности (в который после некоторых усилий превратился «Лепесток Персика») пришлось взять на абордаж и ограбить купеческий корабль, шедший из Нелеота в Глиннард, на ярмарку. Попавший в ощип корабль имел весьма претенциозное имя «Удача морехода».
– Видать, хреновая у вас удача была, – ухмыльнулся Лараф, наблюдая за медленным погружением судна и всей его команды, в основном, правда, заранее умерщвленной, в пучины морские.
Команда «Удачи морехода» отчаянно сопротивлялась. Но успешно противостоять морской пехоте при поддержке эрм-саваннов Свода, молодых волчат, которых военный конфуз на Фальме озлобил не на шутку, они, конечно не могли.
– Эх, Своду не по экспедициям шляться надо, а купцов грабить, – решил тогда Лараф. – Доходное дельце! Жаль – не поймут…
На самом деле, великих трудов стоило ему подбить «лососей» и своих офицеров даже на этот грабеж.
Чем он их только не заклинал – интересами княжества, своим именем и своими милостями, милостями княгини, которые, де, просыплются на них, как из мешка, только в случае, если удастся доказать свою победу. И, как это ни парадоксально, офицерской честью – кому приятно осрамиться на все княжество, возвратившись домой не солоно хлебавши? Наконец, самых щепетильных пришлось припугнуть – но это как раз Ларафу, изучившему страх лучше всех других эмоций, оказалось легче легкого.
Им повезло – на борту ограбленного судна обнаружились две дюжины бочек с особым магдорнским сорокалетней выдержки, целый воз ювелирных поделок, которые, будучи правильно выложены на серебряные с чеканкой блюда, что сыскались там же, производили на не искушенного в камнях и драгоценных металлах впечатление богатой добычи.
Помимо прочего, в трюмах содержались прекрасные, хорошей ковки брони, четыре десятка контрабандных арбалетов, огромные свертки дорогих тканей числом пять дюжин и восемь тюков с дорогими специями – шамбалой, шафраном, кориандром, белым тмином, куркумой. Все это вместе уже начинало походить на добычу – особенно специи, которые ценились в Варане более, чем четыре меры золота за одну меру…
На следующий день была составлена и красивейшим образом отображена на раритетной бумаге эрм-саванном Лютой опись военной добычи, якобы обретенной на Фальме.
Было сочинено также обращение к народу, которое начиналось словами: «Все законопослушные подданные Сиятельной княгини – радуйтесь! Фальмский оборотень повержен в прах и земли его очищены от скверны. Торжество справедливости стало возможным благодаря…» И так далее.
Сложнее обстояло дело со шкурой сергамены, которая должна была демонстрировать вещественные доказательства победы. Не для людей Свода, конечно. А для вельможных боровов из Совета Шестидесяти.
Эта проблема решилась благодаря искусству подающего надежды рах-саванна Опоры Вещей Катина. Этот офицер посчитал для себя спасением отличиться хоть чем после того, как едва не попал под топор войскового палача уже в Белой Омеле, когда Опора Единства устроила дознание среди виновных в подрыве огнетворительной смеси.
Сплавив раздобытые в Белой Омеле собольи шкурки лучше самого умелого скорняка в одну большую шкурищу крупного, очень крупного тигрообразного животного и изменив цвет шкуры на серо-желтый, Катин заслужил себе прощение.
– Осталось только челюсти доработать, гиазир гнорр. Но до Пиннарина я управлюсь. Как вы считаете, гиазир гнорр, похоже это на сергамену?
Лараф придирчиво осмотрел результат. Шкура как шкура. Лапы, хвост, даже две пропалины – будто бы от «облачного» клинка.
Он провел двумя пальцами по шкуре вдоль хребта – за пальцами с легким потрескиванием увязалась неяркая, но весьма эффектная серия зеленоватых искорок. Эти искорки назывались в определителях Свода «подписью Дотанагелы»; рах-саванну не полагалось это знать и уж тем более практиковать (это дозволялось только пар-арценцам). Но ради того, чтобы выслужиться, Катин был готов рискнуть головой.
– Как вы находите фактуру? – робко поинтересовался рах-саванн.
Лараф оторвался от своих размышлений и, сложив пальцы в щепоть, громко ее чмокнул:
– Конфетка!
Лараф понимал, что если бы княгиней в Варане по-прежнему оставалась покойная Сайла, эту показуху можно было бы не затевать. Сиятельная княгиня скорее удавилась бы, чем стала подыгрывать проигравшим. Но с Овель Лараф рассчитывал на другой прием.
2
Радушие, с которым его встретила Овель, Ларафа озадачило. Он, в сущности, еще не успел освоиться с тем, что его так любят.
Тем более что в начале его эрхагноррата Овель вроде бы в отношении к нему балансировала между равнодушием и неприязнью. «Значит, ошибался», – с легкостью заключил Лараф.
Овель плакала у него на груди слезами счастливой супруги. Звеня цепью Властелина Морей, Овель осыпала его поцелуями; по страстности они, правда, напоминали те редкие чмоки, которые дарила Ларафу покойная мать во времена его золотушного детства. И все-таки – поцелуи!
Но больше всего его удивило княжение Овель. Все опасения Йора – да будет его посмертие легким! – оказались напрасными. Овель княжила «на ура».
Народ бесновался от счастья, стоя, словно наводнение, под балконом Совета Шестидесяти, на котором регулярно появлялась Овель – в платье, смело подчеркивающем грудь, в сапфировой диадеме, с высоким стоячим воротником, обсыпанным розовым жемчугом, и с раскрасневшимися щеками.
Смотреть на это Ларафу было немного неловко – как некогда, еще в Казенном Посаде, на альковные забавы Анагелы с Егуром, ее любовником из Опоры Безгласых Тварей. Что-то в этом единении народа и княгини было животное, половое, словом – неприличное.
Он видел оргиастическую дрожь на губах Овель, когда она кричала замершей от вожделения толпе самцов всякую державную чушь. Он слышал как Овель ругается с портным, очередное изделие которого обнажает не то, что нужно, или не обнажает то, что нужно. Он видел: Овель читает оринские трактаты о дипломатии и государственной деятельности в таком захвате, в каком иные кокетки не читают любовных записок.
Все это заставляло его гадливо морщиться. Но прагматик внутри Ларафа подсказывал ему, что с точки зрения упрочения его и Овель власти – это именно то, что нужно. Так, наверное, муж-карьерист из Дома Народного Просвещения сквозь пальцы смотрит на забавы молодой жены со своим начальником.
Овель исс Тамай добилась того, чего не смогла добиться Сайла исс Тамай. Чего не смогла добиться ни одна Сиятельная со времен легендарной жены Инна окс Лагина, великолепной Теммы – ее обожал народ.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 124
