Сердце Ксении замерло в груди. Что-то в Габриеле ее очень беспокоило, что-то жестокое, чего она раньше за ним не замечала. Угроза — оружие слабых, его надо презирать, но она не смогла удержать страх. Что он вообще мог знать? Скорее всего, он видел Макса в Оранжерее. Кто угодно мог сказать ему, что это тот самый фотограф Макс фон Пассау, а Габриель понял, что они были знакомы и до войны.
Ксения подумала о подпольной активности Макса, об опасностях, которым он подвергался. Достаточно прошептать одну фразу в нужное ухо, и Макс окажется в подвалах гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе. Похолодев, она старалась не выдать своих эмоций.
— Не понимаю, о чем вы говорите, Габриель. Я устала и плохо чувствую себя. Извините, я должна вас оставить.
Она повернулась, чтобы уйти.
— Вы будете готовы к восьми часам вечера, Ксения, и поедете со мной в посольство. Там вы всех очаруете. Как обычно. Я не для того женился на вас, чтобы позволить вам заниматься какими-то жалкими евреями, которые лишь получают то, что заслуживают. Наденьте зеленое платье от Роша, которое было на вас однажды. Оно вам очень к лицу.
Берлин, февраль 1943
К полудню зал берлинского Дворца спорта был переполнен. Четырнадцать тысяч мест — и ни одного свободного. На первых рядах разместились медицинские работники, сопровождающие раненых солдат. Знаменитые актеры сидели рядом с рабочими в кепках, военными, награжденными Железными крестами, женщинами в поношенных манто со старым облезлым мехом.
На трибуне в ряд восседали члены правительства и несколько гаулейтеров. Радиотехники суетились возле микрофонов, в то время как журналисты фотографировали зал.
«Кто бы осмелился отказаться от приглашения самого министра пропаганды», — думала Мариетта Айзеншахт, которая пыталась найти предлог, чтобы избежать посещения этой каторги, но Курт отказался даже слушать ее. Мало того, он еще настоял, чтобы их сопровождал сын. Сидя рядом, одетый в синюю униформу гитлерюгенда с погонами, петлицами и эмблемой со свастикой, Аксель оглядывался вокруг с равнодушным видом. Собрание, предназначенное для того, чтобы потрясти воображение, совершенно не впечатляло его. Ему исполнилось тринадцать лет, и эти показательные парады национал-социалистов давно не были для него чем-то интересным. Он размахивал флажком в Нюрнберге, приветствовал Гитлера во время частных приемов и ходил в строю вместе со своими товарищами по улицам Берлина бесчисленное количество раз. Теперь он просто задыхался от скуки. Мариетта нежно похлопала его по колену. Немного рассерженный, он нахмурил брови под пилоткой, но она лишь улыбнулась ему. Переменчивое настроение подростка, который пытался показать свою значимость, ее не раздражало. Нравится ему или нет, но он ее сын и к тому же еще ребенок.
Мариетта следила за Йозефом Геббельсом, который произносил речь с трибуны. Она не могла не согласиться с тем, что он очень талантливый оратор. Геббельс мастерски использовал все модуляции своего голоса, который становился то звенящим, то теплым, почти отеческим. Короткие, рубленые фразы стрелами пронзали аудиторию. Все сказанное подкреплялось энергичными движениями длинных нервных рук, что еще больше воспламеняло зал.
Она прищурилась, чтобы получше рассмотреть Магду Геббельс, которую сопровождали две ее дочери. Белокурые и тихие малышки Хельга и Хильда не сводили с отца глаз. Магда загадочно улыбалась, и тот, кто ее не знал, мог подумать, что она получает удовольствие от услышанного. Но Мариетта знала, что супруга министра умирает от скуки. Измены мужа закончились именно благодаря показному энтузиазму фрау Геббельс, который она умудрялась демонстрировать всем во время этих грандиозных представлений. На самом деле в Берлине остались только две вещи, способные вызывать хоть какие-то эмоции: страх бомбардировок и скука. Военные действия привели к закрытию магазинов по продаже модной одежды, бижутерии, галантереи, а также ночных баров. Танцевать запретили еще раньше. Задорные шансонье и кабаре остались только в воспоминаниях. Лишь в «Адлоне» еще можно было выпить мало-мальски приличный коктейль.
Дрожь пробежала по залу. Сталинград… Геббельс произнес название русского города на Волге, слышать которое было больно германскому народу. Мариетта увидела, как Курт оглядывается по сторонам. В начале месяца под звуки Пятой симфонии Бетховена по радио объявили о капитуляции германской армии после многомесячного окружения под Сталинградом. Фюрер объявил национальный траур в честь славных воинов, чьи жертвы не были напрасными. Ошеломленно подсчитывали потери вермахта, которые составили около двухсот пятидесяти тысяч погибших. Сдавшиеся в плен Красной армии сто тысяч солдат были отправлены в Сибирь. Никто не сомневался, что лучше смерть, чем большевистский плен. Приглушенными голосами говорили о повороте в войне, и многие были уверены, что смерть многих тысяч людей оказалась напрасной. Все это вызывало нехорошие чувства. «Но только не этим вечером», — говорила себе Мариетта, убежденная, что каждый из присутствующих здесь скорее зашьет себе рот, чем выдаст вслух подлинные мысли.
Слушая речь Геббельса, она обращала внимание на то, как все громче становился его голос.
— Германская нация стоит перед выбором, — вещал он. — Настало время для тотальной войны. Вы хотите тотальную войну?
Мариетта взволнованно посмотрела на сына, который вместе с остальными вскочил с кресла. Воспитанник национал-социализма, рьяный поклонник своего отца, прекрасный ученик, он не имел другого желания, кроме как сражаться за родину.
— Верите ли вы фюреру?! Верите ли вы в полную абсолютную победу германского народа?! — разрывался Геббельс, ответом которому был воодушевленный рев людей.
Мариетта испуганно почувствовала, как сильно забилось ее сердце. Они потеряли голову! Они хотят мобилизовать всех немецких жителей! Что означает понятие «тотальная война»? Война — это смерть. А разве есть разница между обычной и тотальной смертью? Как можно еще верить в победу, когда Соединенные Штаты приняли участие в конфликте, когда старинные немецкие города подвергаются чудовищным воздушным налетам, а Советский Союз нанес германским войскам историческое поражение? Однако Геббельс неумолимо продолжал:
— А теперь я обращаюсь к вам, женщины! Хотите ли вы, чтобы наше правительство гарантировало вам право посвятить себя продолжению войны, заменив мужчин на их тыловых работах, чтобы они, оказавшись свободными, могли сражаться на фронтах?!
Волна аплодисментов прокатилась над толпой. «Боже мой!» — восклицала про себя Мариетта, не в состоянии понять такую ужасную и абсурдную страну, невменяемые руководители которой отправляли на верную смерть мужчин, женщин и даже детей. Охваченное волнением лицо мужа было серьезным, и это настроение передавалось Акселю. В первый раз она спросила себя, справилась ли со своей задачей как мать, позволив сыну поверить этим негодяям.
Геббельс продолжал задавать вопросы толпе, которая с энтузиазмом отвечала громовым «да». «Словно находишься на свадьбе сумасшедших, — думала Мариетта, сдерживая нервный смех. — Навеки в горести и радости, пока смерть не разлучит нас».
