— Джек знает о Еве и своем отце?
— Думаю, что знает, — отвечаю я. — Прямо я его об этом не спрашивала.
Мучительное страдание искажает лицо Хэрриет. Мне хочется подойти к ней, обнять ее, позволить ей поплакать у меня на плече. Но я знаю, что для нее это неприемлемо. Это означало бы утрату собственного достоинства, а это уже чересчур.
— Я сейчас уйду, — наконец говорит она. — Я и так злоупотребила твоим терпением и отняла у тебя время.
Я не могу отпустить ее в таком состоянии. Я никогда не прощу себе, если по дороге домой с ней что-то случится.
— Нет, Хэрриет, — возражаю я. — Пожалуйста, останьтесь у нас на ночь.
Она растеряна. Впрочем, лишь немногим больше меня, потому что, открывая рот, я не собиралась предлагать ей остаться.
Я улыбаюсь и пожимаю плечами.
— Останьтесь, — повторяю я. — Вернетесь домой завтра. Ночь подальше от Гектора пойдет вам на пользу. Мне приятно ваше общество.
Хэрриет продолжает молчать.
— Мы больше не будем обо всем этом говорить, — обещаю я. — Мы просто будем общаться, смотреть телевизор, читать. Может, даже чего-нибудь выпьем.
«С Евой ты была всего этого лишена», — думаю я.
— С удовольствием, Либерти, — будто преодолевая боль, с трудом выдавливает она из себя и вымученно улыбается.
Я и представить себе не могла, насколько одинокой она была все эти годы. Я не понимаю, как она все это вынесла.
Я улыбаюсь в ответ и встаю, чтобы снова поставить чайник. Ее взгляд падает на лежащий на диване мобильник. Когда она опять смотрит на меня, я понимаю, что мы обе знаем, что он там делает. Но это уже не имеет значения. Теперь я совершенно точно знаю, что Хэрриет не способна на убийство.
— Позволь, я тебе помогу, — говорит она и берет со стола поднос.
Я впервые чувствую, что у меня есть возможность по-настоящему близко узнать эту женщину, всегда внушавшую мне симпатию и уважение.
Глава 19
Либби
Я лежу в постели и, конечно же, думаю о Еве, когда снова начинает звонить телефон. Сейчас три часа, и в это время мне обычно звонит Джек, чтобы сообщить, когда он приедет домой, и спросить, что мне хочется на ужин.
Телефонные звонки прекратились в тот день, когда у нас гостила Хэрриет. Она машинально сняла трубку и произнесла: «Алло». Тот, кто звонил, положил трубку значительно быстрее, чем обычно.
Я сказала себе, что это совпадение и волноваться мне не о чем.
Джек не раз пытался поговорить со мной с того вечера, когда к нам заезжали его родители. Пока мне удавалось уклоняться от всех его попыток. Я не хочу, чтобы он узнал то, что знаю я, но каждый раз, когда мы общаемся, я боюсь проговориться или как-то иначе дать ему понять о том, что мне известно.
С большим трудом мне удается дотянуться до телефона и снять трубку (иногда я чувствую себя так, как будто авария произошла только вчера).
— Алло? — говорю я.
Молчание.
— Алло? — повторяю я.
Молчание.
— Алло, — осторожно произношу я.
Там кто-то есть. Я это знаю. Кто-то слушает меня, не произнося ни слова.
— Я даю вам последний шанс, — жизнерадостно говорю я, потому что не хочу, чтобы он понял, что ему удалось меня растревожить. — Алло?
Молчание.
— Ну что ж, как знаете. До свидания.
Моя рука трясется так сильно, что мне не сразу удается правильно положить трубку на рычаг.
Я подтягиваю колени к груди и смотрю на телефон, мысленно заставляя его зазвонить снова. Заставляя этого человека доказать мне, что мои страхи не беспочвенны, что это не игра моего воображения, подстегнутого дневниками Евы.
Телефон вызывающе смотрит на меня, отказываясь подчиняться и делать что-либо, чего он сам не желает. Неправильно набранный номер, разъединившаяся линия, человек, слишком поздно осознавший, что он не туда попал… Все это уважительные причины, объясняющие молчаливые звонки. Гектор тут вообще ни при чем. Все-таки это мое воображение.
«Дзынь-дзынь» — отзывается телефон.
Я смотрю на него.
«Дзынь-дзынь» — повторяет он.
Мое сердце бьется с такой силой, что у меня начинает болеть треснувшее во время аварии ребро. Боль пульсирует в такт звонкам телефона.
«Дзынь-дзынь!» — настаивает он.
Я срываю трубку.
— Алло! — твердым голосом произношу я.
Молчание.
— Алло.
Молчание.
— Алло.
Молчание.
Я швыряю трубку и еще сильнее прижимаю колени к груди. Мое сердце бьется с утроенной скоростью. Я стараюсь не смотреть на телефон, а вместо этого впиваюсь взглядом в телевизор и пытаюсь унять свое учащенное дыхание и отогнать страхи. Каждый мучительный вдох вызывает стреляющую боль в сломанном ребре. Я кладу на него руку, чтобы физически и эмоционально соединить трещину.
Умом я понимаю, что должна обратиться в полицию. Я должна все рассказать Джеку. Но что я им скажу? Что я нашла дневники покойной жены Джека и что, по моему мнению, ее убил отец Джека, потому что он платил ей за секс и позволял другим мужчинам использовать ее тело? Что я совершила идиотскую ошибку, сказав ему, что теперь ее дневники у меня, и поэтому он и меня пытается запугать? Могу себе представить их реакцию! «Да, Либби, теперь мы видим, что недавняя травма совершенно не исказила твоего восприятия окружающего мира, и, конечно же, мы верим всему, что написано в этих дневниках. Мы не считаем их галлюцинациями тронувшейся умом юной проститутки. Давайте арестуем уважаемого юриста, являющегося одним из столпов нашего общества. В тюрьму Гектора Бритчема!»
Что это был за звук?
Мои глаза устремлены на дверь. Я уверена, что из-за нее только что послышался скрип, а потом глухой стук. Это старый дом, и он постоянно поскрипывает, но я уверена, что на этот раз этот скрип не был случайным. Мое сердцебиение продолжает ускоряться.
Может, позвонить Джеку и попросить его приехать домой? Я все ему расскажу. Я покажу ему дневники. Я скажу, что все знаю о Еве и Гекторе. Я скажу, что Гектор пытается со мной разделаться так же, как разделался с Евой. И он скажет… он мне скажет…
Я и представить себе не могу, что он мне на это скажет.
Что он может сказать? Что станет с Джеком, если он узнает, что делал с Евой Гектор? Ему до сих пор трудно смириться с тем, что она была проституткой. Что же с ним будет, если ему станет известно о тех издевательствах, которым подверг ее его отец? Ведь Джек ее любил. Он продолжает ее любить.
«Дзынь-дзынь!» — снова заводится телефон.
