Не успел мир перевести дух, решив, что с земным шаром еще не покончено, как тучи вновь сгустились над горизонтом: в стокгольмские шхеры проникла русская нефть. Утечка из танкера «Антонио Грамши» вызвала крупнейшую нефтяную катастрофу в Балтийском море. В конце февраля судно село на мель недалеко от Вентспилса в Латвии, после чего произошла утечка пяти тысяч шестисот тонн нефти. К началу апреля нефть добралась до стокгольмского архипелага, где комьями застряла подо льдом, угрожая прибрежным гнездовьям птиц. Двадцать пять тысяч островов — от Шведских островов на севере до Ландсорта на юге — оказались под угрозой нефтяного загрязнения, повсюду были следы нефти. Сведения поступали из архипелага Насса, Бьёркшер, Сандхамн, Лангвиксшер, Бископсён. Норстен, Утё, Стормён… Список можно было продолжать и продолжать.
Генри едва не сходил с ума: он, словно близорукий, вглядывался в газетные репортажи о нефти, прочитывая цифру за цифрой, название за названием, качал головой, вздыхал, стонал и в отчаянии рвал на себе волосы.
— Это уж слишком! — повторял он снова и снова. — Это слишком!
Я не мог не согласиться.
— Я уйду в подполье или повешусь, или что угодно. Не хочу больше этого видеть, — стонал Генри. — Что, черт возьми, делать с этим миром. Народ сошел с ума!
— Народ не сошел с ума! — возражал я. — Просто власти жадные. Капиталисты алчные, потому такое и случается.
— Меня тошнит от этой болтовни! — парировал Генри. — Ты, черт побери, знаешь, что здесь виноваты русские!
— Они тоже жадные.
— Ерунда! Дело не в этом. Нельзя все сваливать на капитализм. Все они хороши, черти. Как только у них появляется хоть капля Власти, они сразу становятся сволочами. Поверь мне, Класа.
— Да, да, — вздохнул я. — Может, и так.
— Вот черт, — все так же горестно продолжал Генри. — Не успел я прийти в себя, как несчастья посыпались одно за другим, чтобы жизнь медом не казалась. Я не справлюсь!
— С концертом?
— И с концертом, и со всем остальным! Так жить нельзя…
Все эти дни Генри пребывал в отчаянии, неприкаянно бродил по квартире, открывал и закрывал двери, слонялся по «Пещере Грегера» — или «Убежищу», как она теперь называлась, — но тут же возвращался, едва поковырявшись в шлаке.
Так продолжалось несколько дней, до следующих выходных, когда Генри решил отправиться добровольцем в шхеры, чтобы очищать воды. В Ставнэсе был сооружен центр с радиорубками, контейнерами и лодочными пристанями для перевозок персонала и оборудования в район катастрофы. Народу постоянно не хватало, и Генри не стал долго раздумывать. Когда речь шла о чем-то серьезном, он без промедления отправлялся на выручку.
Не снимая комбинезона, Генри собрал немного вещей и утром в субботу отправился в Ставнэс, а я в тот же день принял участие во внушительном шествии против использования атомной энергии от Королевского сада до площади Сергельсторг.
Апрельская мрачная серость стала началом долгой, вязкой весны, которая вовсе не спешила радовать нас солнечными лучами и зелеными листьями. Люди обессилели от холода, снега, дождя, тумана и постоянных сообщений о катастрофах. Во всем городе царило уныние, которое с каждым днем становилось все глубже. Грегер и Биргер устало маячили в «Мёбельман», время от времени предпринимая попытки возобновить работы в «Пещере Грегера», в «Убежище», но сил не хватало, в особенности после того, как шеф Генри Морган сообщил, что удивительная кружка, найденная в подземелье, до сих пор не исследована. Сигарщик уныло заседал в своей лавке, Паван и Ларсон-Волчара по очереди навещали друг друга и глушили водку за плотно задвинутыми шторами. Все боролись за выживание, как могли.
Несколько суток Генри провел на очистных работах в стокгольмском архипелаге. В середине недели он вернулся домой, довольный собой и крайне опечаленный положением дел. В спасательном центре, где жил Генри, орудовали подрядчики, специализирующиеся на очистных работах, и легко набивали карманы. Генри был на Стормён и видел скалы, мысы и заливы, каждый из которых был затянут густой, вонючей, липкой нефтью. Команда из двенадцати человек двое суток трудилась, чтобы ликвидировать самые страшные последствия катастрофы. Местному населению предстояло провести лето со щетками в руках. Дед и бабка Генри дряхлели на глазах, он почти не узнавал их. Из стариков словно выпустили воздух. Генри вернулся на остров детства, где не был много лет, участником специального спасательного отряда, чтобы обнаружить вместо бабушки и дедушки две дрожащие былинки, пару ничего не ведающих морских птиц, оказавшихся в смертельной опасности. Они не понимали, что происходит. О нефти они не говорили, а угощая Генри кофе, беседовали как ни в чем не бывало. Генри не знал, что это — внезапная дряхлость или нежелание осознать факт катастрофы.
Генри сходил и на Верфь, чтобы посмотреть на Ковчег. Он ожидал увидеть голые шпангоуты, изящный киль и палубу, которую лишь начали строить пятнадцать лет назад. Но Ковчега больше не было. Генри нашел лишь обломки на скале. Невероятные льды поднялись на сушу, чтобы забрать с собой дедову Верфь, медленно раскрошить, раздавить и унести ее в море.
Генри не верил своим глазам. От Верфи и Ковчега остались лишь доски и щепа под толстыми льдинами, черными от нефти.
Апрель семьдесят девятого года, года выборов, изрядно напоминал вагнеровскую оперу: серо, затянуто, тяжко, а ты все ждешь и ждешь освободительного, раскрепощающего, освежающего луча света с небес. Но апрель не спешил с развязкой, die Erlösung, и все длил бесконечную мелодию в серых, тяжелых тонах.
Мы искали Лео, уже без особой надежды. После продолжительных дискуссий, в ходе которых Генри неизменно укорял себя за то, что был слишком суров с братом, мы приняли решение позвонить Черри, дочери Лотерейного короля, ведь Лео намеревался с ней связаться: между ними что-то было. И вправду, клюнуло. После череды переключений с одной рации на другую Генри добрался до нашего шофера. Ожидая очереди на Страндвэген, она рассказала, что несколько недель назад Лео жил у нее пару дней, но они не поладили. Черстин считала, что лежать в постели и курить дни напролет — это слишком пассивно и разрушительно. Лео обиделся и сбежал. С тех пор Черстин ничего о нем не слышала. Теперь и она стала беспокоиться, ибо прежде была уверена, что Лео зализывает раны дома. Мы договорились держаться на связи.
Без особой надежды мы читали и наши четыре газеты. В прессе уже начались публикации на тему предстоящих через полгода выборов в парламент и муниципалитеты. В связи с этой пикантной темой я обнаружил статью об исполнительном директоре концерна «Гриффель» на целый разворот. Консервативная газета писала о кандидатах на посты в новом кабинете министров — вероятно, правого толка. Там были и старые, изборожденные морщинами, изможденные вечным лавированием и переговорами лица, и целая галерея прежде никому не известных руководителей: тяжеловесов, которые действовали втайне, учеников Валленберга, постигших мудрость слов «Non videre, sed esse».
